Сибирские огни, 1986, № 11

ло вцепится, но не отпустит. Последнее средство не поможет — так вцепится. — Хватит на посмешище выставляться. Если мы, родственники, порознь явимся, всем кумушкам на язык попадем. Мало ли нас скло­ няют... Не довольно ли? В последние часы мы должны друг за друж­ ку держаться, все счеты, обиды оставить за дверьми. — И то дело... —устало согласился Петр Игнатьевич, — раз та­ кая нужда приспичила —чаи пить, пей. Под душем прохлаждайся. Но времени счет знай, сделай все наскоро. і — Да я уж не задержу, я скоренько-скоренько. Только дожди­ тесь, одну не оставляйте, — едва не вырвался радостный крик у Евге­ нии Аркадьевны. Под душем, в ванной комнате, крик все-таки вырвался. Ну не крик, конечно, вздох протяжный —вздох облегчения и довольства со­ бой. Как тонко и потрясающе точно разыграла самоунижение и покор­ ность! Как оставила в дураках легковерных умников! С наслаждением подставляла крепкое, не тронутое метами старе­ ния тело под струи воды, предвкушая приход Зукаря. И предвкушая, необъяснимым чутьем уловила мгновение, когда раздался звонок — и точно в это мгновение вышла из ванной, посвежевшая, почерпнувшая новые силы, не ведающая сомнений. Не женщина — богиня, вышедшая из морской пены. И повадкой богини, оглядывая Зукаря сверху вниз, как бы снис­ хождение даруя и взглядом не удостаивая прочих, как бы не даруя снисхождения, капризно-повелительно обронила: — Ты заставляешь себя ждать. Разве можно так долго оставлять меня наедине с этими свихнувшимися людьми. У них на уме одно: как можно скорее спровадить моего мужа, им неймется избавиться от него. Скажи им: они понапрасну спешат, никто не позволит переносить вре­ мя похорон, скажи им решение комиссии. Окончательное и бесповорот­ ное. Секунда —и все вернется на круги своя, чтобы никогда больше с кругов не сходить. Секунда, всего секунда нужна Зукарю сосредото­ читься и любезно лишить неких родственников, актеришек и ученую моль пустых надежд и иллюзий. Вот глаза его обволакивает состра­ дательная поволока, вот губы его расползаются в повинной гримасе, вот он начинает говорить те слова, что ей были известны задолго до его прихода. И застыла в торжествующей позе Евгения Аркадьевна, с наслаждением вслушиваясь в милые ее сердцу интонации Зукаря. — Я сделал все, что в моих силах, более того —и выше моих сил.— Любезность Зукаря превосходила самое себя. Трепетными волнами пе­ реливался голос, сама печаль стекала с малиново рдеющих губ. Печаль органически вписалась в паузу перед неизбежным «но»,—...но обсто­ ятельства, вернее, стечение обстоятельств поставили комиссию на рас­ путье, — и снова пауза, теперь уже непредвиденная и незапланирован­ ная Евгенией Аркадьевной, поэтому этой паузе она выразила неудо­ вольствие. — На какое еще распутье? — Перенести время похорон на три часа —дело щепетильное. Все-таки в газете дано объявление, а люди верят газетам, и перенос по­ хорон может быть неверно истолкован общественностью... —Зукарь еще что-то недосказал, но и сказанной информации Евгении Аркадьев­ не было достаточно. Щепетильность комиссии была как нельзя кстати, теперь можно щелкнуть кое-кого по носу. — Напрасно, напрасно, Борис Нилович, называть щепетиль­ ностью —святое дело. Это не щепетильность, это элементарный долг порядочных людей. —Хорошо она сказала и насчет долгами насчет порядочных людей, хорошо обернула целомудренность против тех, кто так ею любил пользоваться, кто даже в туалет ходил лишь в силу дол­ га и в силу исключительной порядочности, кто сейчас замер, не в силах произнести и слово. 120