Сибирские огни, 1986, № 11

жалея, а усмехаясь ядовито, и не ласково воркуя, а гортанно выкрики­ вая, хрипела в лицо: Ію-тю-тю-тю... какие мы нежные, какие мы легкоранимые, оез- защитные, слабые... Очнемся же, очнемся, солнышко, откроем ясные глазки, так мало осталось времени провести с мужем, а мы закатываем обмороки, а мы пьем холодную водичку. Где же раньше были наши обмороки, почему же раньше-то мы предпочитали горячий кофе, а не холодную водичку, почему же раньше-то мы не находили двух часов для собственного мужа, находили поздний вечер и раннее утро для чу­ жих мужей? Почему же... Почему же... Почему же...—дикими глазами одичавшей кошки сверкала Ангелина Петровна, как две капли воды смахивающая на тварь, явленную из преисподней. На тварь, которую если немедленно не изничтожить, то она изничтожит тебя. Как рукой сняло с Евгении Аркадьевны отупляюще-обморочную дрему. Она опять стала прежней, вызывающей и неприступной, но став прежней, не заспешила поставить на место Ангелину Петровну, эта спешка была бы во вред задуманному, спеша, она могла бы заставить спешить и тех, кто желал обойтись с ее погибшим мужем иначе, чем она, поэтому нужно было еще потянуть время, еще поводить за нос всю эту свору, то ополчающуюся против нее, то истекающую жалостью. Вот-вот с минуты на минуту приедет Зукарь, и все окончательно и бес­ поворотно станет на свои места. Она не сомневалась: Зукарь ради нее разобьется в лепешку и сумеет убедить, настоять на том часе похорон, что определен ею. Вот-вот он приедет, вот-вот приедет... Евгения Ар­ кадьевна представила, как это произойдет. Входит Зукарь, рассеянно­ сосредоточенный, воплощение любезности —любезности к этой своре, и молвит, пряча виноватую улыбку: «Я сделал все, что мог, все, что бы­ ло в моих силах, убеждая уважить просьбу родственников покойного: перенести время захоронения на три часа. Но... —тут он сделает убий­ ственно-неприкаянное выражение лица, — ...обстоятельства сильнее ме­ ня, сожалею, но пять часов остается в силе». И тогда она все забудет и все отбросит, кинется в его объятия и будет долго целовать красиво вычерченный рот, свежие, не тронутые возрастом щеки, высокий, немного скошенный интеллигентный лоб. Какое бешенство она вызо­ вет у этих разнесчастных, обиженных судьбою людишек. Ради ^такого блаженства стоит еще немножко потерпеть и сказать нечто нейтраль­ ное, нечто обтекаемое. . . . , , . . — И на старуху бывает проруха. Не бранитесь, голову потеряла. Все кружится, кружится... Мне бы чайку, горячего. Мне бы душ при­ нять. Держусь на одних нервах. — Пей чай, принимай душ, а нам ждать недосуг, —пробурчал Петр Игнатьевич, занятый и сосредоточенный другими мыслями. Он только оттого и ответил, чтоб предотвратить волынку и перепалку между невесткой и дочерью. —Наши сборы недолги, мы уезжаем к Вацлаву, а ты, невестушка, догоняй, машина тебе подана, вон, под окном, дожидается. —' Вы к Вацлаву без меня? —встрепенулась Евгения Аркадьевна. — Есть нужда —так догонишь, —бесстрастно сказал Петр Иг­ натьевич. _ Не оставляйте, не оставляйте меня одну,—взмолилась Евгения Р _ Кто тебя одну оставляет? Иван Васильевич с тобой, —свекор показал на Пумпянкина, —и детей не забудь прихватить. — В вашем полном распоряжении, доставлю в лучшем виде,— к месту и ко времени вставил Пумпянкин. Но его и не услышала Евгения Аркадьевна. Ее совершенно не ин­ тересовал Пумпянкин, и дети не интересовали, все внимание замкну­ лось на отце и сестре погибшего мужа, по неоплаченному счету которо­ го должны были заплатить именно они, и никто инои. И пока они не заплатят по этому счету, никуда их из своего дома не отпустит, в гор- 119