Сибирские огни, 1986, № 11
ся, многое узнав и увидев, но ему было мало увидеть то, что позади, ему нестерпимо захотелось обогнать свою судьбу и увидеть то, что ждет впереди. — Бабуся, — сказал он, — стоит мне жить дальше или не стоит? Может, лучше —того? А? Взять и рассчитаться одним махом... — Дури-дури, но не задуривайся, — все той же скороговоркой ча стила старушка, внушая свои дремучие премудрости, остепеняющие и предостерегающие. —Кому какой прок с твоего расчета, детей осиро тишь, родителей, если они у тебя живы, раньше времени в гроб заго нишь. Жил бы всяк за себя, так и беда не бедой звалась. И ты, навер ное, не только за себя живешь, детками обзавелся. — Дочкой. Оленькой. — Это хорошо, что дочкой. Добра ей желаешь? — А как же... — А какое же добро ей без отца... Проще простого истины старушки, но своим умом Саня до них не доходил, и эта старая все знала, будто не только за себя на белом све те пожила, но и за него. И Саня позавидовал. — Легко жить тебе, бабуся. Ты со своими заговорами, наговора ми, советами не пропадешь. К любому случаю слово наготове. — Эко, как и завидно. Как и завидно, — предостерегающе пере била старушка. — С какого такого боку моя жизнь медом мазана? Че го в Москву-то я собралась, тоску разгонять или кавалеров соблаз нять... Не знаешь? А ты спроси, спроси, кой леший меня в Москве сва тает. — Считай, спросил. Старушка зыркнула по Сане глазами, прощупывая, имеет, не имеет он интерес к ее рассказу, до нее ли ему в этот час... На всякий случай начала медленно, вкрадчиво, с готовностью прерваться в любую мину ту: ' — На Семку, на внука своего, еду управу искать. Штудента. Он позапрошлой осенью в штуденты записался. Записался, а о том не по думал: квартир штудентам давать не положено. — Положено... Положено.., — возразил Саня. — Может, кому и положено, — назидательно, без сомнений, гнула свою линию старушка, — а Семке не положено. Ну и куда ему девать ся? Не собачонок же —под лавкой жить. Ко мне заявился. «Пусти, баба Нюра, я с тобой штипендией стану делиться». — «Куда тебя, Сем ка, пущу. Комнатенка да кухонка». —«На кухонку, — говорит, —и пусти. Не стесню. А году не пройдет —съеду. Жену с большой квар тирой подыщу и к ней съеду». Ну и пустила. Первое время добром и миром на кухонке жил. Все штипендией поделиться сулил. А что это за штипендия, с чем ее едят, так и не отведала. Осень прожил, зиму прожил, жениться вздумал. Ну, думаю, недолго он на моем иждивении задержался, не успел до последней нитки разорить. «Женись, Семка. И съезжай на большую квартиру». — «Баб Нюр,—говорит, — со съезжа нием немного задержусь. Мы с женой Люсей пока в вашей комнатке поживем, а вас на кухню переселим. Теперь мы оба с Люсей штипен дией делиться будем». И глазом не моргнула, как меня на кухню вы селили. Ну, думаю, еще весну продержусь, а там не обессудь, внучек, женушку под ручку — и с богом ступай с моей квартиры. А оберну лось все не как загадала. У Семки с Люськой детенок народился. Й не я их, а они меня давай гнать. «Баб Нюр, мы тебе частную комнатку подыскали. Собирай вещички в сундучок. Семка оттартать поможет». А по мне, век в чужом углу проживи, а помри в своем. Куда ж я в чу жой угол помирать пойду. Я ж с них, Семки с Люськой, уж ничего и не требую, хоть на кухонке оставьте, с детенком водиться стану. А они не отступаются, все гонят и гонят. Намедни домой с рынка вернулась, сундук мой в коридоре, рядом с улицей. «По-доброму, баб Нюр, съез жай, а то мы тебя через милицию выселим». Насилу уговорила их, чтоб в эту зиму они меня не тревожили. До весны они еще согласные меня по
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2