Сибирские огни, 1986, № 11

ее настолько скрыт для человека простодушного, что Саня и не пытал­ ся вникать в ее высокий смысл. Да и не до того... Главное- - друг по­ ступил как друг, он с Танечкой наедине. Лови момент, лови удачу. До Танечки еще не дошло: они не втроем, как всегда, а вдвоем. Но Саня, не дав ей опомниться, объяснился в любви, не дав опомниться —зата­ щил в ЗАГС, не дав опомниться, сыграл свадьбу, не дав опомниться — обрек на любовь к себе. Тогда Саня и не думал, что все могло быть иначе. И смысл слов Владика: «Первые —очень жестокие люди» —до него дошел только в день, когда сначала пришло счастливое известие о награде, а затем трагичное известие от Клавдии Викентьевны. Саня не вынес упреков Клавдии Викентьевны и не смог сразу сказать правду Танечке, когда та спросила: «Кто звонил?», он ответил: «Поздравляли с орденом», сбежал в сквер, где пахло душной сиренью, где задыхался отравным запахом созревания, где открылось ему истин­ ное отношение Владика к Танечке. Саня устыдился безмерности счастья, спешащей, неоглядной любви, дурацкого, эгоистичного пове­ дения в доме Астаховых. Но тут же стыд заглушила ревность, ревность к погибшему другу, к его порядочности, гордости, жертвенности. Сле­ пая, бессмысленная ревность заслонила стыд и боль, гибель друга гадостно, непростительно отозвалась облегчением, будто с его гибелью развязался тугой узел усложненных, непонятных отношений. С тяжелым сердцем уходил Саня из дома, возвращался с облег­ ченным, оставив в сквере нерадостное прозрение, угарно-сладкий за ­ пах сирени и что-то еще... В тот день он так ничего и не сказал Танечке, умышленно напил­ ся до бесчувствия и беспамятства. Тогда не ведал, что преступил человеческий порядок, не ведал, что к мёртвым нет счета, что не оплатил полной мерой беду, а та снова нагрянет незваной гостьей, протянет за подаянием руку. Он задолжал смерти, безжалостному и памятливому кредитору, откупившись од­ нажды слишком просто и слишком дешево. И, как все должники, ока­ зался обреченным на возмездие. Свое будущее он носил в самом себе, и познавал его, потеряв Танечку. Наступил час познания. Мудрость — вечная спутница несчастья, идущая след в след за суровым и зорким поводырем. Что-то ломалось, крушилось, дробилось в Санином мире, в разру­ шительной работе неведомых сил проступала мятежная слаженность, мир боли и скорби уступал место миру яростной печали и искупления. Сане подумалось: жаль, нет зеркал, чтоб заглянуть внутрь себя. А может, обойтись простым зеркалом, и он увидит, что творится внутри него. Что-то непременно должно отложиться на лице, он слышал о ли­ цах с роковой печатью, нет ли на его лице роковой печати? Он попро­ сил у соседки, в правом кресле —зеркальце, удивившись, что соседка справа —бабуся, на которую переоформили билет и которая угощала стряпней. Удивительно было и то, что и она, на правах старой знако­ мой, не пыталась завязать разговор. И тут Саня уверился в роковой мете. Бабуся дала зеркало старенькое, квадратное, со сколотым уголком. Зеркальце со сколотым уголком... — Сынок, лица-то на тебе совсем нет. Больно уж умаяло, сынок, больно умаяло, —сказала бабуся, протягивая зеркальце. Минуту-другую не решался Саня взглянуть в зеркало, затем ре­ шился, как решаются обреченные, одним духом, единым порывом. Седые вкрапления на висках. Как бы случайные. Из чужой осени. Холодное мерцание зрачков, не освещающих глаза, неживой пламень. Тени под глазами. Губы, порезанные вдоль и поперек черными, землис­ тыми полосами. Да, он был некрасив, но была ли некрасота роковой печатью? 108