Сибирские огни, 1986, № 11

— Ах, да-да-да... Недосмотрели! Недоглядели! Как же мы рядом в гараже не оказались,— Евгения Аркадьевна глянула снисходительно. Обиженная язвительным снисхождением, Таисия Павловна пере­ пугалась, не зная, за что ей это снисхождение. Платок достала, маши­ нально вытирая пересохшие глаза. В комнату, осторожничая, вбежала Оленька, ткнулась головой в подол бабушки. Залепетала: «Тетя кофету не дала, тетя похая.— И потянула к двери: —Домой, бабичка, мама встала, мама проснулась». — Что ты, Оленька, что ты, Оленька, не дала тетя конфету, и сразу же плохая. А тетя — хорошая,— поспешно прервала внучку Таисия Павловна.— Вот мы сейчас с тобой попросим, чтобы она нашу мамоч­ ку в пять часов дозволила схоронить. Тетя подсобит горю нашему. Это и было то, зачем пришла Таисия Павловна в дом Евгении Ар­ кадьевны, и пусть слова сорвались почти невзначай, но это было глав­ ным. С просьбой обратившись, Таисия Павловна боялась и вздохнуть, как бы не навлечь гнева. Задержал дыхание и Петр Игнатьевич, не дач бог неловкостью, нелепостью, случаем исказить смысл просьбы беспо­ мощной, старой женщины, вся сила которой в унижении, в протянутой руке, невеликая сила, но уж какая есть... Неизвестно, что ответила бы Евгения Аркадьевна матери секретарши, будь она с ней с глазу на глаз, решилась бы выказать непреклонную волю перед ней одной... но рядом находились люди, решившие помериться с ней и силой, и волей, и харак­ тером, сошедшиеся с ней не на шутку, а им-то она не уступит, хоть усей перед ней дорогу битым стеклом или младенцами, через все прой­ дет, через все перестудит — и жалости не изведает. — Что решено — то решено, кого положено в три — того в три и захоронят, кого положено в пять — того в пять. — Да люди решили, люди и перерешат. Вы б, ласточка, согласие на перерешение дали. Все решение-то на вас держится,— осторожно упрашивала Таисия Павловна. — Да, на мне,— с вызывающим откровением сказала Евгения Ар­ кадьевна.— И я не изменю своего решения. Вот так-то!* И пальцем не шевельну. Какова смерть — таковы и поминки. — Мертвым-то испокон веков грехи отпускать следовало. Живую- то и я б не оправдала, не вступилась за живую-то. Какое еще нака­ зание выше смерти придумаешь! Доченька сполна наказана. Удовольст­ вуйтесь ее смертушкой, более она на вашу дорогу не встрянет. — Разговор закончен,— отрезала Евгения Аркадьевна.— Я за ва­ шу дочь не болельщица. — Ой, ласточка, разговор-то закончен, но дело-То добром не за­ кончится,— в испуге прикрыла лицо руками Таисия Павловна, в непод­ дельном испуге.— Приедет зять, Танечку не застанет, такой переполол сотворит: и правому, и неправому не поздоровится, а вам, Евгения Ар­ кадьевна, в первую очередь. Скор зять и на угрозу, и на расправу. Чего будет, чего будет, когда Санька из таежных краев возвериется, он же непощадный, он же ни мне, ни вам жить не дозволит и сам в тюрьмах сгниет. Не из-за сострадания, так хоть из-за страха, ласточка, возьмите свое решение обратно. Слово — не жизнь, его и назад взять можно. — Не мытьем, так катаньем. Не жалостью, так угрозой. Не знала страха Евгения Аркадьевна. Робости не знала. И хоть' приняла угрозу к сведению, но не испугалась. С твердой решимостью была готова и к смертельной схватке, и была готова одержать победу. И угроза только укрепила ее и без того непреклонную волю. _ Уходите, уходите,— сказала она,— не до вас мне, не проняли жалостью, не проймете и угрозой. А с этими, небрежно выстрелила указательным пальцем в направлении Петра Игнатьевича и Ангелины Петровны,— больше дел не имейте. У них свои интересы, у вас свои. Это разные интересы. Таисия Павловна не проняла Евгению Аркадьевну ни жалостью, ни унижением, а больше пронять ей было нечем, собралась уходить, не надеясь на лучшее, но и худшего для себя не страшась, страшась худ 103