Сибирские огни, 1986, № 11

теснил всех женщин, кроме одной, в летной, синей форме. Маленькая, худая преградила дорогу. Выхватила билет. — Гражданин, гражданин, вы пьяный. В нетрезвом состоянии на борт не берем. Отойдите в сторону. Ба-а, к тому же без регистрации. С утра так набраться! В сторонку, гражданин, в сторонку. Не задер­ живайте пассажиров. Саня пытался занести ногу на трап, пытался не слышать каких-то дурацких и несправедливых слов, но его грубо, без церемоний, оттол­ кнули, оттеснили в сторону, туда, где люди непримиримы и беспощад­ ны. Он снова с угрожающей решимостью пробивался к трапу, и снова леденящие слова маленькой, хрупкой женщины в летном, синем отбро­ сили в хвост толпы. Недовольная толпа таяла, превращаясь в доволь­ ных собою и жизнью пассажиров. Пассажирами стали все, кроме Сани. Саня остался никчемным человеком из толпы. Кто, за что лишил тще­ славного, короткого удовлетворения собой и жизнью? Кто? Маленькая женщина в синем? Да она же пыль на ветру, дунь, не останется следа. И он сметет ее, как пылинку. Но грязная буря в душе породила жал­ кий лепет. — Честное слово, не пьяный. Дохнуть? Честное слово, никогда не буду опаздывать. Погодите, не улетайте, мигом зарегистрирую билет. Непроницаемо, безучастно маленькая женщина отстранила его. — Не хулиганьте, гражданин, не хулиганьте. Улетите вечерним рейсом. Пойдите отдохните, успокойтесь, выспитесь. Саня попытался втолковать, что и как с ним произошло, но ма­ ленькая женщина не желала, не стремилась слушать. Саня сбивался на каждом слове, бредово, бессвязно толковал про какую-то гидро­ станцию, про какую-то погибшую женщину, про каких-то людей: ми­ лиционеров, геологов, летчиков, про какое-то время, все смешалось в голове— прошлое, настоящее, будущее, все являлось преломленной, искаженной правдой, искаженной до нелепости, до абсурда, до край­ ности, правдой пьяного или душевнобольного. Маленькая женщина принимала его и за пьяного, и за душевнобольного, ненавидя и прези­ рая, как ненавидят и презирают пьяных, но неосознанно и жалея, как неосознанно жалеют душевнобольных. Но она не располагала временем сосредоточиться на ненависти или жалости, она слепо и безукоризнен­ но подчинялась служебному распорядку. Оставив исходящего в бес­ силии и гневе Саню, ушла в салон самолета. Трап опустел. Ветер зали­ зывал оставленные на ступенях человеческие следы, припорашивал снегом. Можно беспрепятственно подняться по трапу. Но Саня не ре­ шался, понимая, чем выше поднимется, тем ниже и позорнее опустится. Несколько минут стоял в бездумном бессилии, ничего не предприни­ мая, ни на что не решался. Ветер стегал со всех сторон, болыю разди­ рая кожу на щеках, шее, руках. Боль становилась невыносимой, тяну­ ло в тепло. Униженный, жалкий, не отвечающий за поступки Саня ворвался в салон самолета. Ему нужно было лишь немного тепла, он не думал о том, что нужно улетать. Обогреться бы, минуту-другую прове­ сти в тепле. Хоть на миг сбежать от холода и одиночества. Но миг растянулся... Никто не собирался его прогонять. Он стоял в салоне са­ молета жадно дыша, жадно вбирая в себя чужое тепло. Если бы кто обратил на него внимание, его бы давно прогнали, спустили вниз по ступеням. Но на Санину беду или счастье, его не замечали. Просто невероятно, что его так долго не замечали. Невероятно! Он отогрелся, а отогревшись, подумал, что имеет полное право на место в этом са­ молете, утерянное по безрассудству, нелепости, затемнению рассудка, отчаянию. В конце концов он не безбилетник, не заяц, не террорист, не сумасшедший. И это надо вразумительно и толково объяснить. Люди есть люди, выслушают и поймут. Но кто выслушает? Саня решительно двинулся по салону, к кабине пилотов, оттесняя в проходе пассажиров, бортпроводниц. По сути дела, продвигался бес- препятственно, а если и слышал какие слова в свой адрес, то эти слова не могли остановить его, ибо в них не было злобы, категоричности, за­ 99 4 *