Сибирские огни, 1986, № 10
шением, явилась и дорога. Так бросила судьба третью спасительную со ломинку. Долго ли она его испытывать будет?» Дорога дорогой. Да два конца у нее. Выбрался, а машины не видно. Где она? По левую руку? По правую? Может, в пяти метрах стоит, а он не видит. Туман кр 9 мешный. Темень. На небе ни луны, ни звездочки. Взял в правую сторону. Примет никаких не обнаружил, принялся шаги считать. Тридцать... Семьдесят четыре... Сто два... Сто семьдесят... Двести... Двести восемьдесят шесть... Еще четырнадцать для ровного счета. На трехсотом шагу повернул назад. Пошел счет в другую сторону. Двести восемьдесят шесть... Двести... Сто сомьдесят... Сто два... Семьдесят четыре... Тридцать... Ах, судьба-судьба, и тут натешилась, вдосталь наигралась, назаба- вилась, потешные игрушки для забав подобрала: горе, отчаяние, неуда чу, утешение. На двенадцатом шагу по левую сторону стояла машина. Всего на двенадцатом! А он лишних шестьсот шагов протопал: триста вперед, триста назад, поскребся о ветки, .побил ноги, наглотался тума на, в легких свербит. Что было —то прошло. Вернулась старая забота: вытаскивать из кювета машину. Под задние колеса ветки набросал. Под передние. Не как бог на душу положит. С умом. Чтоб жесткое сцепление с колесами. Порубил, примял ветви. Кинулся за топором. А топор-то не прихватил. Хоть плачь, хоть смейся, в тайге оставил. Попробовал о колено ветви ломать Кости в ноге трещат, ветвям хоть бы что... Полез в кабину, за сиденьем нашел ломик. Перебил, перекрошил ветки, утрамбовал под ко лесами. Сел за руль. Выскребся из кювета. Вырулил на трассу. Разогнал машину до сорока пяти километров. Будет давать полтора десятка ки лометров в час, компенсирует потерянное время. Но тут же понял: на та кой скорости так занесет за трассу, никакие ветки не спасут. Сбросил скорость до тридцати. Пополз медленно, но верно. Указатель на пути: сотый километр. Его Саня заметил и в тумане. Вновь поползли угрюмые таежные километры: тягуны, сопки, подъемы, спуски... Не ползло лишь время. Время летело... ВРЕМЯ ОТ ВАЦЛАВА Беда ни гостей, ни времени не считает. Один ранний гость как бы других сзывает. Едва закрыла Евгения Аркадьевна дверь за Зукарем, отправившимся утрясать всяческие щепетильные и неотложные дела (его еще вчера оповестили, что он член похоронной комиссии и.на него возложены обязанности: держать связь с городскими властями, хлопо тать о посмертных регалиях, знаках памяти и почестях для Вацлава Петровича), как явился отец усопшего —Петр Игнатьевич Полонский, семидесятитрехлетний правоверец, закаленный моралью, правдой и не правдой военных и довоенных лет, почитавший своего сына за черст вый, неблагодатный хлеб науки, за недостижимую высокую образован ность, за текшую в жилах его кровь и не почитавший невестку за ,белые хлеба искусства, презираёмые им и не уважаемые, недолюбливал он невестку и за непрямой, неоткрытый ум: понятная дурочка что курочка, знает на насесте место, а хитрая курочка на насесте сидит, а в другой курятник глядит. Вслух Петр Игнатьевич высказывался о невестке ред ко, а если высказывался, то в том смысле, что мягко стелет, да жестко спать. Воевать с женой сына он не воевал, но и миром не жил, в родст венники не напрашивался, но и от родства не отказывался, в ее мона стырь со своим уставом не лез и в свой устав не посвящал. По происхож дению он был человек не дурной крови и крови городской, но на жизнен ном переломе судьба загнала его в места таежные 1—и там он служил лесничим. Из таежного края Петр Игнатьевич явился с похоронной про визией: рисом для кутьи, ягодой брусникой для киселя, домашней водкой, 96
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2