Сибирские огни, 1986, № 10

ласие, ни темнота, ни холод, ни звезды не отвергали ее, она была из их мира, не пришелица, не странница, не гостья, а сотворение ночного мироздания. Ей не хотелось уезжать из пансионата, вступать в мир дневных, суматошных забот. Но день был неизбежен, неизбежны и за­ боты. Зукарь позвонил в гараж, вызвал машину. — Если угодно, останься,—предложил он, угадав ее желание,— После обеда пришлю за тобой машину. — Угодно! Но не останусь. Не знаю зачем, но надо ехать домой. — Все-таки лучше возвращаться не вместе. — Боишься компрометации? — Да, нас могут понять превратно. — Я и хочу, чтобы поняли превратно. Скомпрометированных об­ личают, а это лучше, чем сострадание и сочувствие. . — Как знать... — Может, хочешь от меня избавиться? — Не испытывай мое терпение и не загоняй меня в угол, прекрас­ но понимаешь: я не хочу от тебя избавиться. Но благоразумие не повредит. — Оставим благоразумие. Тем более в такую рань ни одна живая душа не встретится нам. Евгения Аркадьевна ошиблась. На лестничной площадке дожидал­ ся Стас Фатьянов. Сегодня она назначила его исполнение заказа — витраж для гостиной. И он явился с инструментом, материалами. Замкнутый. Сосредоточенный. Отрешенный. По его виду Евгения Ар­ кадьевна определила: он посвящен в события. Но коли посвящен, как он смел явиться? — Молодой человек, можно было и отложить визит,—Евгения Аркадьевна принялась отчитывать раннего гостя, малокровного, сизо­ ликого гения с нечесаной бородой: —Существуют же человеческие приличия, в твоем возрасте их пора бы и знать. — Что за приличия? —удивился Стас Фатьянов.—Я дал слово сделать витраж и должен его сдержать, вот и все приличия. Евгения Аркадьевна брезгливо подернула плечами: — Возьми свое слово обратно, я тебе его возвращаю. — При чем тут ты, ты при чем тут...—Его бородка подпрыгнула негодующе, точно кто-то дернул за ниточку.—Таньке я дал слово, это ее последнее желание... последнее...— Красноватые, опухшие глаза горели решимостью. В разговор вмешался Зукарь: — Молодой человек, не сошелся свет клином на сегодняшнем дне, исполнишь в другой раз. Хорошо заплатят, не обидят,— и, выказывая расположение, разъяснил: — Пойми, сейчас не время. — А ты, собственно, кто, чтоб не в свое дело встревать? — Стаса Фатьянова не задел проникновенный тон Зукаря. — Не имеет значения, по крайней мере, для тебя, молодой чело­ век.—Зукарь понял, что его тон не принят, взял молодого бородатого нахала в оборот. Но и строгость не возымела действия. — Не имеет значения... Раз не имеет, выходит, любовничек. Коро­ лева еще не то что каблуков не истоптала, но и пыль с них не вытер­ ла.—И он безбоязненно, бесстыдно уперся глазами в Евгению Аркадь­ евну. Зукаря словно подожгли с двух сторон, запалив и его честь, и честь опекаемой им женщины. — Ты... да ты... мне ответишь за любовничка, да я... да я... вниз тебя с лестницы. Молоко на губах не обсохло, распустился, распоясал­ ся, совесть потерял, пропил...—И многое еще в гневе сурового, обли­ чительного наговорил он. Но на его гнев смирительно легла ухмылка Стаса Фатьянова, снисходительная, жесткая, каверзная. И Зукарь хмуро, стыдясь напрасного гнева, обратился к Евгении Аркадьевне, подчеркивая и тоном, и позой, что имеет дело только с ней, а этого субъекта с грязновато-нечесаной бороденкой не существует. 92