Сибирские огни, 1986, № 10

марной, оскалившейся тайги, сплотившейся в мрачную, непроницае­ мую стену, изнывающую слепым возмездием, каким изнывает все ноч­ ное и темное. До сорок третьего километра он чувствовал жизнь вокруг себя, ее хватку и либо сопротивлялся, либо подлаживался под обстоятель­ ства, то и другое требовало держать себя в узде, в руках, а после сорок третьего он расслабился, разнервничался, поняв: теперь препятствия остались только в самом себе и преодолевать нужно не сопротивление людей, а внутреннюю жуть, одиночество, страх, физическую слабость, усталость, надсадную душевную боль. Он тихо заскулил, по-щенячьи беззащитно, требуя чьей-то неведомой защиты и опеки, требуя уберечь от несправедливого ночного возмездия, звуки, зародившиеся в глубо­ кий и отдаленных тайниках организма, прорвались глухо, и он вначале даже не слышал и не понимал, откуда они взялись, а услышав — содрогнулся, нехорошо смутившись. «Бред... Помешательство... Галлю­ цинации...» Нужно развеяться, забыться, сбросить сумасшедшее напря­ жение. Он запел громко, с надрывом, глупую и никчемную песню про черного кота. «Говорят, не пове-е-е-зь-ет, если черный кот...» Но тут же оборвал песню, почувствовав в гортани ядовитое жжение. «Кот — не повезет. Кому не повезет... Ему? Коту? Куда там коту до его не­ везенья и тем, кому он перебежит дорогу. Чего только лабухи не на­ поют? Окажись хоть один лабух на моем месте, загорланил бы про дурацкого кота?». Он зло выругался. Запел про туманы-растуманы. Опять выходило не в лад. «Туманы-растуманы растреклятые, чего в них путного? Мразь. Непроглядь. Морока». Песня не подбиралась, не удавалась. Затевал русскую, так в ней обязательно отдавал богу душу ямщик, современную —так поедом ела тоска от увядших ромашек и лютиков, блатную —так рвало сердце от капели, стучащей в окно, из-за которой прожженный урка никого уж не сумеет полюбить. В го­ лову лезла одна хреновина не слаще другой. Без того тоски через край! И Саня заговорил вслух, но не сам с собой, а как бы представ­ ляя и видя перед собой Танечку. В исколотой, разорванной памяти воскрешались ничем не опороченные, не запятнанные минувшие дни, сияющие весенними проталинами. В скверную морочную ночь воспоми­ нания осветили затененную душу, никчемная измена и глупейшая смерть жены не перечеркнули, крест-накрест, прошлого, и Саня не выбрасывал за борт безвозвратно минувших дней, удачных и неудач­ ных, радостных и тревожных. Прошлое может отойти, затаиться, ис- паскудиться, освятиться, с ним может произойти все, кроме одного — прошлое не погибает. Химерой ли, воспоминанием, мимолетным видением прошеное или непрошеное, званое или незваное навестит человека. Навестило оно и Саню. После медового месяца, беззаботного и южного, Саню загнали в командировку к черту на рога, то ли в район за полярным кругом, то ли перед полярным. За достоверность местопребывания Саня поручить­ ся не мог, в сознании Приполярье заклинило с Заполярьем, да, соб­ ственно, Саню, мало интересовала географическая определенность, ибо определенностью было то, что запускал самую северную в мире гидро­ станцию. Этой определенностью, этой «самой северной в мире» про­ жужжало все уши радио, промозолила все глаза газета, да еще какой- то боевой листок, в котором Саня запечатлен во всех ракурсах и вос­ пет во всех эпитетах. Стоит ли говорить, что было после пуска первого агрегата. Саня с приятелями-наладчиками оказались в центре события эпохального для того края. Не потому, что больше них никто не переделал дел, а потому, что слава любит первых и последних. Но первых уже подза­ были, да и разве соберешь в кучку людей, восемь лет назад начинав­ ших электростанцию: кто покинул этот край, кто попал в немилость за прегрешения, кто растворился в житейской круговерти, кто по скром­ ности не ладился в герои. Волей-неволей Саня с приятелями оказались 89