Сибирские огни, 1986, № 10

_ Учитель-то! — говорили женщины.— На топор пошел, не испу- жался, ну, отлёт, право слово, отлёт... _ Может, врут про собаку-то? — говорили в толпе. У нас сбрешут — недорого возьмут... — Давно его надо было сничтожить, Дружка-то, Не кормил его Тимошка, всю ночь воет, на курей с голоду кидался. Лукерью колотило, она не спала всю ночь, а утром удивилась: Сергей Кузьмич с Тимошкой мирно починяли забор. Трезвый Тимошка тише воды, наутро сам бежит виниться. Летом, когда поспевала земляника, малина^ голубика, Лукерья ждала: Сергей Кузьмич вспомнит, позовет за ягодой. Позови — Лукерья пошла бы хоть куда... В шальном затмении она сказала матери, что выйдет замуж за Сергея Кузьмича, когда Надежда Аркадьевна умрет. иц — Ты чтой-то? — испугалась мать.— Большая, а дура дурой. Не дура, а несчастная. Увидела однажды страшное: Надежда Ар­ кадьевна целовала его! Они с Сергеем Кузьмичом сидели на веранде, горело электричество, и вдруг Надежда Аркадьевна села к нему на ко­ лени и стала целовать. В губы. И обнимать. Это было так отвратительно, так стыдно, ужасно!.. Она убежала на Лебедь-речку, проплакала до ночи и поклялась не думать, не смотреть даже в сторону соседей- Но смотрела и ждала, когда Сергей Кузьмич вернется из школы, пообедает, переоденется и будет стучать тонером в бывшем курятнике. А вечерами, негромко напевая, будет сажать деревья. Вдруг обопрется на лопату, надолго замрет, уставившись на вечернее, с первыми звезда­ ми небо. Прячась за занавеской, Лукерья беззвучно, как заклинание шепчет: — Сергей Кузьмич, а Сергей Кузьмич!.. И случалось диво: будто вспомнив что-то, он оглядывался на их дом, на ее окошко... «Тихой!» — пустили в Ужанихе глупое словечко про Сергея Кузь­ мича. Значит, блаженный, живет не по-людски, а Лукерья думала^: Сергей Кузьмич живет прекрасной таинственной жизнью, непонятной для глупых людей. И гости к нему приезжали необыкновенные, должно быть, издалека. Прошлым летом из легковой машины вылез высокий человек в очках с длинным ящиком, и всю ночь в их доме пела, плакала, заливалась скрипка. Никто в Ужанихе не сажал деревьев в огородах —везде от плетня до плетня — лук, морковка, огурцы и редька, горох и смородина, а новый учитель насажал вокруг дома сосен, кедров, березок, бузину и листвен­ ницу, сад не сад —лес дикий. Люди овощи выхаживают, а он дичь лесную — калину, медвежину-крушину —удобряет навозом... Рука у Сергея Кузьмича была, видно, легкая: сосны вдоль ограды по-лесному загустели, залохматились, черемуха стояла веснами белым- бела, а от крыльца к калитке зелено махала молодыми ветками аллейка березок. За кедрами, говорили, учитель ездил куда-то аж на поезде, за каж­ дый корень деньги платил. Смеялись: ну, купить крыжовник, клубнику садовую — все же ягода, а тут дичь лесная. Завернутые в мешковину, приходили ему по почте какие-то кустики, черенки, говорили, издалека. С луга из-за Ужи Сергей Кузьмич натаскал в рюкзаке лугового чернозему, грядочку, догадывались соседи, мастерит учитель — лучок ранний, редиска, петрушка для салата. Оказалось, не грядка, а клумба для цветов, и цветы Сергей Кузьмич посадил дикие, лесные: кандыки, марьин корень, огоньки-купальницы, горицветы. По веранде пустил хмель, тоже лесной, болотный. Судили-рядили на селе: в огороде сосны, а в доме — шаром пока­ ти — спят на полу. Картошки бы насажали, поросенка выкормили —■ все копейка, добро заводилось бы. И детей не хотят: правда нет ли — живут нерасписанные... 7