Сибирские огни, 1986, № 10
услышал и слова порицания. Задумайся своевременно о внезапной перемене в Танечкином поведении, он, возможно, что-то бы и понял. Но он и внимания не обратил на перемены в настроении супруги, пото му что никогда не думал не только об измене, но и о легкой, пустой инт рижке. Он знал, верил: Танечка его любит и не решится на измену. Теперь, когда измена стала явной и трагичной и повлекла гибель в отвратительнейших обстоятельствах, он в большей степени принял ее не как измену, а как бесстыдную, наглую ректорскую вседозволенность, и будь он, Полонский, жив, Саня очень скоро прервал бы счет его дням. Танечку пусть с болью, с жестокой болью, но простил бы. Ректора — нет! Ни живого! Ни мертвого! И не простит... Думая о ректоре, он взвинчивался, кр<5вь стучала в висках, залива ла глаза, приходилось придерживать не только горькие думы, но и машину. С огромным трудом удавалось сделать и то, и другое. Он шел по трассе, не превышая тридцати километров, но, и ползя по-черепашьи, то и дело задевал колесом отбойники на обочинах, с трудом выруливая на жесткое полотно трассы. Туман, вязкий и густой, застилал смотровое стекло, смораживаясь и похрустывая на морозе. Приходилось через пять-шесть километров тормозить, растапливать антифризом хрусткую наледь, обдирая и обжигая руки. Д Е Н Ь В Т О Р О Й Три дня душа человеческая не расстается с телом человеческим. Дано три дня для освобождения от скверны. Живущие очистят жив ших — и сами очистятся, начав иной счет времени. Поведется для жи вых новое времяисчисление от дня расставания близкого с миром. И так начался День Второй от Вацлава, день по времени по мо сковскому. Ит а к начался День Второй от Танечки, день, приходящий на землю пятью часами ранее московского. ВРЕМЯ ОТ ВАЦЛАВА В^загородном пансионате Евгении Аркадьевне стало хорошо и лег ко. Ей показалось: то, что случилось,—отсечено, отринуто навсегда. Не существует ни гибели мужа, ни его измены, ни секретарши; холод ный мир, обжигающий гибелью и изменой, ушел безвозвратно. Явился Зукарь, посланец иного мира, беспечального, провозвещающего теплое, ласковое, весеннее пробуждение. С ним она очистится и вступит в новую весну. Безвозмездный, прозрачный свет звезд дает знак о грядущих переменах. В комнате вот-вот зацветет багульник, почки полны живи тельного сока. — Откуда багульник? —спросила Евгения Аркадьевна, зная, что в этих местах багульник не растет. — Привезли студенты, кажется с Алтая,—Зукарь вынул ветку из вазы, раздавил набухшую почку,— Багульник посреди зимы —малень кий праздник. Смотришь, и теплеет на сердце, блажь какая-то, но блажь радостная. Евгения Аркадьевна посмотрела доверчиво, но Зукарю показа лось —укоризненно. — Богохульствую, богохульствую не ко времени, не к месту о ба гульнике. Евгения Аркадьевна не отводила от Зукаря глаз, укоряющий взгляд короток, но вот взгляд Евгении Аркадьевны Зукарь не мог разгадать, угадав лишь, что не укор, но что именно, не угадал, раньше смотрела она иначе, как бы подразнивая недоступностью, как бы опа ляя запретными искушениями.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2