Сибирские огни, 1986, № 10

— Чайку бы нам с тобой попить,—уклончиво ответил милиционер, но предложение было хорошее, считал бы по-прежнему Саню преступ­ ником —стал бы пить чай с ним или, говоря, нам с тобой, он опять имел в виду одного себя. Но он не имел в виду одного себя.—Давай, парень, чай пить. Цейлонский. С молочком. Хлеб с маслом име­ ется. Сыр. Творога пачка. Мясного не держу, диета у нас с тобой, голубчик, диета. Не время чай пить, но и отказываться не резон. — Диета так диета. Составлю компанию. Неспроста затеял милиционер чаепитие. На уме или на сердце держал что-то. Так и оказалось. — Случай или беда тебя послали мне —не знаю. Но, видно, неспроста послали. Больно жизни наши сходные, как картинки. Одно и то же на них нарисовано. На твоей картинке нарисовано, что Саней зовут, по отцу Александрович. Один к одному моя картинка на твою накладывается, и я —Сан Саныч. Не одни имена сгадываются, и в орденах недалеко друг от друга ушли, по знамени имеем, по Славе. Но нас, Сан Санычей, как собак нерезанных, и с орденами, и без орденов. Другое сходство холонит меня. Сколько годиков-то тебе? — Двадцать семь. — И я так высчитал. Когда паспорт твой в руках держал, тогда и высчитал,— пояснил Сан Саныч,—и у меня в твои годы жена погиб­ ла. Двадцать восьмой шел мне, и, как твою, Татьяной же звали, это я то­ же в паспорте подглядел. Отличие только по отчеству. Твоя-то Валерьев­ на, моя —Васильевна, и то первая буква сходится. Со всех сторон одним миром мазаны. Как поступить, ума не приложу. Отпустить — грех на душу, преступный ты человек нынче, покрывать долг службы не ве­ лит — шутка ли, машину угнал. Задержать до выяснения обстоятельств —опять же грех на душу. Обстоятельства выяснять —канитель долгая, а тебе время дорого. Войди в мое положение, пойми, отчего мое реше­ ние не складывается ни в ту, ни в другую сторону. Я и сейчас еще не знаю: как долго нам, гслубчик, чаи пить. •' И милиционер Сан Саныч маялся, и Саня маялся. Задали они друг другу задачу. Но если милиционер не знал, какое он примет реше­ ние, то Саня верил: дурным решение не окажется. — Не на веки же вечные сгину. Вернусь из дома — арестовывай, и вообще: поступай со мной, как знаешь. Милости не прошу, грешен — отвечу. Только отсрочку дай. — Я-то тебе отсрочку дам. А м.не кто отсрочку даст? Пока ты в от­ сутствии, мне тем временем по шапке дадут. — За что же пс шапке? — За содействие угонщику — раз, за то, что позволил нарушить правила дорожного движения,—два. Не будь ты угонщиком, и то права не имел бы на трассу выпускать. Туман — зги не .ридно. Может, я тебя на погибель выпускаю. Кому ведомо: доедешь —не доедешь до места? — Нельзя не доехать. Нельзя! — То-то и беда, кругом нельзя: тебе —нельзя, мне —нельзя. Быть-то как? —это уже не Саню, а себя милиционер допытывал, он, привыкший проводить дознание и беспристрастные допросы других лю­ дей, никак не мог произвести дознание собственной совести, смятение поселилось в ней, смещение вековечных понятий, унаследованных с то­ го дня, когда впервые примерил к плечу милицейское обмундирование... Разве не служебные инструкции долг совести? Или долг совести это не только служебные инструкции? Злонамеренность или добродетель —дей­ ствие за гранью инструкции? Он не задавал ни вслух, ни про себя ника­ ких вопросов, чувствуя их в самом себе, и боялся того, что чувствовал. Раньше он считал: чувства даны человеку в наслажденье, а выходи­ ло — в наказанье: пылью, атомом, скотиной бессловесной стать бы в эту минуту, не человеком. Но беда: не мог стать ни скотиной, ни ато­ мом, ни пылью, беда: человека из себя не вытравил — не вызверился, 82