Сибирские огни, 1986, № 10

Как грубо! Но и как обворожительно, в обвораживающей грубости прелесть и привлекательность, глубина и утонченность лести. — Я вас не шокирую? Не одета... не причесана... не умывалась.., —спохватилась Евгения Аркадьевна. . — Первозданность! Первозданность — ваш высший смысл и наз­ начение. Нет, вы не женщина. Богиня! А богинь ваяют нагими. Одежду придумали старые пошляки типа меня, которым уже не на что рассчи­ тывать. — Ах, Борис Нилович! Ах, Борис Нилович! Сгораю, сгораю от стыда. — Ах, Евгения Аркадьевна! Ах, Евгения Аркадьевна! Стыд, как и совесть, оружие слабых в борьбе с сильными. Старик Ницше прав. Но вам-то от кого защищаться? Это мне нужно искать защиты от вас. Зукарь раздевался, не дожидаясь приглашения. Раздевался — на загляденье! Шведское кожаное пальто спорхнуло с плеч, вязаный шарф, пыжиковая шапка взлетели вверх, на вешалку, сами собой, не провожаемые взглядом, взгляд скользил по Евгении Аркадьевне, сколь­ зил и растворялся. Евгения Аркадьевна не избегает взгляда. К. чему избегать того, что волнует и сладко расслабляет, ведь перед ней неотразимый мужчина, высоколобый, светлоокий, эрудит до мозга крстей, острослов, рассуждает о философе Ницше, снобе Моэме и да­ же такой чертовщине, как кварки, экзистенциализм, Маркузе, и о пред­ метах, доступных ее пониманию: герани, молодящей лицо, сербском фарфоре, чешском стекле, так просто, что Евгении Аркадьевне не стоит никаких сил поддержать любую тему, пусть и совершенно неиз­ веданную. — Располагайтесь как дома. Ницше— прелесть, он прав, безу­ словно прав, стыд и совесть придумали слабые безвольные люди, защищаясь от сильных и мужественных,— Евгения Аркадьевна тактич­ но поддерживает разговор, и в этом ее неотразимость, ее сила. В конце концов и женское назначение. — Вацлав Петрович еще изволит почивать? —Зукарь осведомил­ ся ненароком, не сводя глаз с хозяйки дома. — Почивает... почивает...— Евгению Аркадьевну укачало неотра­ зимым остроумием Зукаря, ответила машинально, в такт, но ответив, спохватилась.—Позвольте, позвольте... разве вы не вместе возврати­ лись из пансионата? А я-то с чистой совестью полагаю, что Вацлав в гараже, возится с машиной, а вас выслал мне на растерзание. — За что же меня терзать, я перед вами чист, непорочен. Едва- едва с поезда —и сразу же к вам. С моих подошв еще не осыпалась столичная пыль. —Зукарь очаровательно наивен, но невеселая догад­ ка расстраивает и наивность, и очарование. Что-то он не угадал. Влип в какой-то конфуз. Нонсенс! А говоря проще, тут какая-то семей­ ная чертовщина, которая вот-вот свалится на его безвинную и неосве­ домленную голову. — Не шутите над бедной женщиной,—доверяя склонностям Зу­ каря устраивать легкие, безвинные розыгрыши, кокетничала Евгения Аркадьевна, но кокетничала уже осторожно. — Ну, что вы... бог не физик, он все видит, не шучу. Как на духу. Вот билет. В двадцать два часа сорок минут минувшего дня убыл, в пять пятьдесят сегодняшнего прибыл.—Зукарь боязливо про­ тянул билет. Евгения Аркадьевна нервно впилась полированными ноготками в железнодорожный билет. Нет, не шутит, билет с поезда, прибываю­ щего из столицы около шести утра, и именно сегодня. — Вы меня совсем сбили с толку. Сейчас я все припомню. Не далее, как вчера, да-да, именно вчера, Вацлав в пятом часу звонил мне в театр. Долго извинялся, что не сможет прийти на премьеру, и именно из-за вас, какая-то у вас конфиденциальная встреча, какие-то спешные дела по диссертации. Помнится, я возражала, тогда он ска­ зал, что это не только его просьба, но прежде всего ваша. Как же он 63