Сибирские огни, 1986, № 10

родиться на белый свет Евгении Аркадьевне — никогда б старым про­ винциальным кукушкам не узнать, что такое «Дождь», что такое сноб, что такое Сомерсет Моэм. Из-за триумфальной премьеры —и поздний сон, глубокий и оглушительный от нервной усталости и банкета по поводу премьеры, банкета, где на первых ролях выступала уже Евге­ ния Аркадьевна, а не прима Светлана Лаганова. На банкете торжест­ вовала справедливость, ибо вклад и заслуги Евгении Аркадьевны были неизмеримо выше, чем кого-либо. Нечеловеческим усилием воли Евгения Аркадьевна заставила се­ бя откликнуться на дурацкий звонок в половине седьмого утра. Кого какой черт принес ни свет ни заря, по сумасшедшему холоду... Мужа, Вацлава Петровича? Но у него на руках ключи от входной двери. Неужто, как любила она выражаться, за конфиденциальной беседой вместе с головой потерял и ключи. В самый неподходящий момент он всегда терял голову, что Евгения Аркадьевна еще прощала ему, но то, что потерял ключи, из-за чего приходится вылазить из теплой постели, не простит никогда. А может, все-таки не мужа — принесло кого- нибудь из актеришек? Ну, нет, после банкета исключено, эта бесстыд­ ная братия может вломиться поздней ночью, а предрассветье — не их час. Набросив розовый пеньюар, застегнувшись на две пуговицы, верх­ нюю и нижнюю, не желая просыпаться всерьез, Евгения Аркадьевна раздраженно проплыла к двери. Она не имела привычки расспраши­ вать человека, стоящего за дверью, так как была не пуглива и увере­ на в себе в любом случае жизни. Двери распахнула широко и про­ сторно. О боги! Грешные боги! Умеете вы в секунду обратить негодующих в смиренных. На пороге стоял Борис Нилович Зукарь, от которого ис­ ходило лучезарное сияние, он был ее мнимо-тайная, но лишь плато­ ническая симпатия, он был ангел-хранитель мужа, в его руках были карьера и доброе имя семьи Полонских. Ради него она отпустила му­ жа на ночь в загородный пансионат, несмотря на премьеру, несмотря на торжество, свидетелем которого обязан и должен был стать Вацлав Петрович. Московский гость был единственный человек, ради которого она готова на любую жертву и которому, собственно, и принесла жертву, отпустив мужа на сомнительное ночное мероприятие. Зукарь сиял, чаруя Евгению Аркадьевну. Кто-то неведомый, но сладострастный положил под щеки томные, теплые угольки, озаряю­ щие, тревожащие, опаляющие томлением. — Вам... Вам... Неповторимая Евгения Аркадьевна.— Как всегда французские духи, как всегда легкое, скользящее прикосновение без­ винными, мягкими губами ко лбу, левой щеке, правой. — Ну, оставьте же, право... Всегда так любезны..,—с игривой укоризной, но и удовольствием принимала Евгения Аркадьевна подарки. — Простите, Евгения Аркадьевна, простите, мои любезности давно уже уступают моим возможностям.— Зукарь шутил мило, галантно, как шутят настоящие, знающие себе цену мужчины, без снисхождения к собственной персоне. Мужчины, пользующиеся успехом, умеют показать, что не знают к себе снисхождения, но другим снисхо­ дительности не позволяют. Женщины, а Евгения Аркадьевна лучше чем любая из них, понимают это, но умеют скрыть понимание. — Не скромничайте, не скромничайте, Борис Нилович, очарова­ тельные духи. Аромат... аромат необыкновенный, —охотно и обязатель­ но отзывалась Евгения Аркадьевна. — В мои годы украшает лишь скромность. Правда, перед вашей молодостью это не та краса. Простите за откровенность старого пошля­ ка, робею перед молодостью. Робею и вдохновляюсь. — Не шутите зло, не смейтесь над бедной женщиной. Вы очень даже ничего, в самом расцвете. — Кто не расцветет перед вами, даже в зверский холод. 62