Сибирские огни, 1986, № 10

локон за ухом. У них все было похоже с Лукерьей, обе тайно любили и тайно страдали. Теперь Лукерья знала: тайна есть у каждого человека. Живешь, и никто ни о чем не догадывается, а в ней, в тайне, вся твоя жизнь. И мука! Лукерья не знала: беда горькая — ее любовь или великое счастье? Как хворь стыдную, скрывай, живи, молчи, мучайся одна. Четыре года переживаний, четырнадцать ей было, когда все началось, и никому, да­ же самой близкой подруге, —ни слова! Лукерья любила взрослого, женатого человека. Еще раньше она была влюблена в пастуха Гришу. Собирая по Ужанихе коров, он оглушительно щелкает кнутом, горланит озорные песни и ко всем лезет целоваться, даже к старухам. Гриша—цыган, от него всегда пахнет самогонкой и дегтем, которым он смазывает сапоги. И ее Гриша схватил однажды и, смеясь, притиснул, ужасный человек — пастух Гриша, бабы говорят —охальник, но жгли потом Лукерью железные Гришины объятья, в которых она забилась, затрепетала, как напуганная пичуга... А четыре года назад в соседнем доме поселился молодой учитель с женой, и Лукерья забыла Гришу и все прежние свои любви. Он сам пришел к ним знакомиться, выпил козьего молска, мать назвал по имени-отчеству — Пелагеей Сергеевной, а Лукерью спросил: — А тебя как зовут, птица-галка? — Алина,— зачем-то назвала Лукерья свое уличное «городское» имя, которое придумали ей девчонки-сверстницы. — Чо мелешь-то? — заставив покраснеть, одернула ее мать.— Лукерья она, отец сам назвал, покойник. — Луша, значит,—улыбнулся учитель.— Ну, будем знакомы: Сергей Кузьмич. У него была русая бородка, волосы тоже светлые, соломенные. Никто в Ужанихе не носил бород, даже старики брились. И глянул на Лукерью светло, ласково. У Лукерьи тревожно забилось сердце. Он попросил известки, и мать назвалась помочь. Целый день они с матерью белили, мыли в доме соседей, а вечером все вместе закусы­ вали. Сидели в передней за некрашеным столом, сколоченным из новых досок. Дивилась Лукерья: даже кровати в доме не было, зато во всех комнатах картины в рамах. У Лукерьи глаза разбегались: горы, море, короли на конях, небо с облаками. Рамки новые, некрашеные, пахло в доме, как на бору, сосновой смолой. Стол, табуретки тоже были новые, Сергей Кузьмич сколотил их сам, это сказала жена учителя, Надежда Аркадьевна. Она погладила Лукерью по голове и спросила: — Ты, правда, еще в городе не была? Должно быть, и поезд только в кино видела? Господи, какая счастливая!.. Лукерье слова Надежды Аркадьевны не понравились, и то, как опа погладила ее по волосам, было неприятно. Как кошку. Но всю обид- ность ее слов Лукерья поняла потом: Надежда Аркадьевна жалела ее, дичка ужанихинского. Еще в городе не была, поезда не видела, такая зверушка лесная, погладить приятно... Всякий раз Лукерью обжигало это воспоминание: Надежда Аркадь­ евна нарочно хотела унизить ее при Сергее Кузьмиче. — Еще побывает,— улыбнулся он. — Конечно,— подхватила Надежда Аркадьевна,—Да, Луша- милуша, ты, конечно, знаешь ягодные места. Своди нас в бор, будь до­ бра, за земляникой. Хочу земляники лесной ужасно. Про ягоды Лукерья знала не хуже любой старухи, где по опушкам земляника, в какой согре брусника, а где малина. Утром чуть свет Лукерья постучала соседям, но вышел один Сер­ гей Кузьмич. — Надежда Аркадьевна захворала,— сказал он,—Пойдем одни Не заблудимся, Сусанин? 4 : ~ л ■'"'Ѵ ѵ “ ?С£-