Сибирские огни, 1986, № 10
сгоняемых на строительство императорского Монплезира, о засекаемых до смерти кнутом, о крутом нраве самодержца, о безудержных вспыш ках его гнева, но и это были деяния героя, победителя, коему все поз волено, все исторически обусловлено. Восторгом обожания сияли широко распахнутые, глубокой синевы глаза Татьяны Исаевны, дрожал сильный, звучный голос. Лекция? Нет, представление —руки молитвенно вздымаются вверх, в голосе все нарастающий подъем, разрумянившееся от волнения лицо, в руке изящная указочка красного дерева, не лекция —театр одного актера, доцента Татьяны Соловьевой. Татьяна Исаевна была из ленинградской профессорской семьи, но тоже, наверное, игра: одевалась подчеркнуто просто, под деревенскую дивчину—бумажная простенькая кофточка, ремень на тонкой талии, туфли на низком каблуке — первокурсники звали ее про себя Танечкой. Волосы■—спелая пшеница, гребешок с камушками, тоже светлый, под цвет тугой шишки волос на затылке, эти синие, широко открытые глаза; в мягко округлой фигуре Татьяны Исаевны, и правда, было что-то дере венское, вологодское. Одень ее в сарафан, заплети волосы в косу с лен той, она бы и в девичьем хороводе за околицей была хороша, но Татьяна Исаевна была доцент, кандидат наук, работала над докторской. Первокурсники, покоренные синеглазым этим простодушием (оно, догадывался Никонов, тоже тщательно отрепетировано, выверено), были поголовно влюблены в «Танечку» —Таня, Танюша, светлая коса, синие глаза!.. Первокурсник Никонов тоже мечтал набраться дерзости, подойти к Танечке, подать, когда она одевалась, плащ, проводить до автобуса, как это делали другие, и слушать чудный голос, ловить взглядом, как обтекают складки плаща легкую фигуру с тонкой ускользающей талией. Грезил до третьего курса, пока не разразился скандал с Алешкой Чугу новым, его земляком... Нет, не заметила его Татьяна Исаевна в толпе студентов. Ее окружали «таланты», уникумы или дерзкие нахалы, вроде Алешки. Она поздравила Никонова с зачислением в аспирантуру, и уж так получилось, что он подавал ей у преподавательской вешалки в тот день плащ. Повязывая платок, простенький, но китайского шелка, платочек с иероглифами, поправляя светлые завитки, Татьяна Исаевна улыбну лась ему из зеркала. — В воскресенье на даче у моей приятельницы будет музыка, чай,— сказала она.—Не проводите ли меня, Сергей Кузьмич, до Бело- острова? Небольшая компания, историки, филологи, будут молодые интересные женщины, но ухаживать вам придется за мной. Никонов молчал: кажется, его приглашали в фавориты. Чуточку сумасбродно, однако в стиле Татьяны Исаевны, «Танечки»: все, что подавало надежды, выделялось из общей массы, должно быть в ее окружении. Значит, и он начал подавать надежды? Спасибо за при глашение на дачный чай, а как быть все-таки с Алешкой Чугуновым? Сделать вид, что ничего не случилось, забыто, давно быльем поросло? Нет, я уже не первокурсник, синева ваших глаз меня не завораживает, и ничего не забыто, такое не забывается, Татьяна Исаевна! И на кой черт я поеду на дачу, где незнакомая мне компания будет щебетать, острить и кичиться, косясь на замызганный мой пиджачишко? Это чу чело как тут оказалось? Ах, Танюша привела! — Я буду ждать вас на Финляндском вокзале, не опаздывайте. Он не пришел на вокзал, в воскресенье сидел с раннего утра в чи тальном зале Публички, вздрогнул, услышав запах знакомых духов. — Вы настоящий фанатик, Сергей Кузьмич,—сказала Татьяна Исаевна.—Я давно сижу рядом, нарочно толкнула вас локтем, вы -даже головы не подняли. Сдавайте книги, пойдемте, до Финляндского вок зала нас подвезут. — Никуда я не поеду,—угрюмо и бестактно отказался Никонов.— У меня нет времени. 40
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2