Сибирские огни, 1986, № 10

то толкнуло что-то, он дерзко обернулся. Над ним нависала бронзовая глыба Медного всадника. Высоко в небе плыла в лавровом венке лупа- стая голова, простерта вдаль могучая длань. Никонов не любил памятников, даже Пушкину. Бронза и камень, взнятые ввысь, давят, подчеркивают твою малость. А тут нависла над тобой вся могучая мускулатура коня, кованые копыта, богатырские шары конского мужского достоинства. И ноги царя — замри перед владыкой!.. Но ничто вокруг не замирало, ничто не падало ниц. Сиял летний день, площадь клокотала праздничным людом, а розово-серый гранит пьедестала пестрел ворохами живых цветов. Тюльпаны, гвоздики, све­ жие розы. Положил кто-то букетик незабудок. Как любимой актрисе!.. Юная мама, присев перед крошкой с белым бантом в волосах, по­ казала на монумент. Девочка засеменила к памятнику —в каждой ру­ чонке по тюльпану. Положив цветы, обернулась: хорошо ли все сделала? Мама счастливо улыбнулась... Из подъехавшей свадебной машины выпорхнула невеста в белом. В руках беремя цветов —и полетели к бронзовым копытам тюльпаны, гвоздики, розы. Вот кто устилает розами пьедестал идола —счастливая молодость!.. «Не ведаете, что творите! —с горечью думал Никонов.—Твоему прапрадедушке он повелел, может быть, отрезать язык. Или вырвать ноздри —во устрашение всем, кто не соглашался быть безропотным рабом-холопом. А прародительницу вашу приказал высечь лишь за то, что она горько вздохнула, проходя мимо страшных качелей с повешен­ ными. А вы ему —цветы! Ручонками невинного ребенкаі Люди! Остано­ витесь! Сотворяя кумира, вы сотворяете в себе раба...» Не слушали его люди: фотографировались под простертой дланью, восхищенно взирали на позеленевшее бронзовое величие —и цветы, цветы! Безмятежна ‘память людская, не любит она хранить боль стра­ даний поколений ушедших... Недовольный своими соплеменниками, Никонов повернулся спиной к монументу и на тсш берегу Невы увидел невысокие бело-розовые хоромы покоев «светлейшего». Генерал-фельдмаршал, бывший губерна­ тор Санкт-Петербурга, уличенный во множестве постыдных злодеяний, даже в том, что выкрал бриллианты из императорских регалий, закон­ чил жизнь ссыльным стариком. Храбрый воин, государственный деятель и в то же время низкий интриган, казнокрад и вор. В сущности, иным он не мог стать, вылепленный необузданной властью своего владыки, когда сила сильного была законом. «Эй вы, поклоняющиеся! — вопрошал Никонов соплеменников.— Скажите мне, почему Русь, всегда столь щедрая на таланты, не вырас­ тила при кумире вашем ни одного великого писателя, художника, историка, мыслителя? Что? Молчите? Раззолоченные куклы-царедворцы, интриганы, казнокрады, любовницы да шут Балакирев. А теперь при­ киньте такое: Александр Пушкин при дйоре Петра!» Никонов представил их рядом —громадного, со свинцовыми кула­ ками царя Петра и маленького бесстрашно-дерзкого поэта. Стало жутко... «То-то же!» —горько упрекнул он роящихся у бронзовых копыт современников своих и решительно зашагал в сторону Невского, в библиотеку. Продолжать составление досье на основателя города,' в котором жил и собирался совершить переворот в исторической науке. ...Никонову протянули длинный конвертик, „на марке экзотическая африканская птица-карибу. Письмо из Африки: профессор Плотников не забыл своего аспиранта! «Дорогой Сергей Кузьмич! Как поживаете? Как работается?» В конверте —открытка (прелестная негритяночка в тюрбане и в чем-то прозрачном). Виктор Николаевич сообщал, что скучает по Ленинграду, 38