Сибирские огни, 1986, № 10

ных интригах, занятая картами, сплетнями, не находившая времени принять послов, подписать указы, и стремительный Петр, во все вни­ кающий хозяин, радетель о государстве, о его будущем, о народе,— какая огромная разница! Россия, разогнанная энергией Петра, все еще богатырски шагала историческим шляхом, живя величием им начато­ го ,—эту энергию не могло погасить бездарное царствование Анны Иоановны,— так глубоки были корни петровских перемен. Мало «про­ рубить окно в Европу», открыть в средневековую Россию доступ куль­ туре западной, уже обогащенной гениями Возрождения,— царь-просве­ титель по-отцовски образовывал, воспитывал народ, духовно готовил его к будущим историческим свершениям, к судьбе великой, славной... Царь-вождь, формирующий духовный, нравственный облик наро­ да,— вот она, тема кандидатской! Выделить гуманистическую сферу деятельности Петра, все, за что был он позже наречен именем «отца отечества»! «Петр Первый — духовный вождь и воспитатель народа»—■ так и назвать диссертацию. Пусть это будет слово об истинном госуда­ ре, народном вожде, какими были, например, в античной истории Со­ лон и Перикл, а в русской — князь Владимир Всеволодович Мономах и князь-законодатель Ярослав Владимирович Мудрый. Хрестоматийную аксиому — народ сам вершит свою судьбу — Никонов не собирался оспаривать,, но как много значит личность главы государства, облада­ ющего абсолютной властью! Либо он и в мирных трудах, и в лихолетье войны рядом с народом — настоящий «отец отечества»,— либо это ти­ ран, сладострастно упивающийся собственным величием, кнутом и цандалами удерживающий народ в повиновении, а подданные для него — всего лишь пушечное мясо, многомиллионное стадо. — А кто будет руководить твоей работой? — спросили Никонова ребята.—Проси Татьяну Исаевну: умна, в русском позднем средневе­ ковье и XVIII веке, как рыба в воде, и — очаровательная женщина... — А еще лучше — иди к начальству, к Роману Романовичу, зав­ кафедрой, орденоносец, лауреат, кто посмеет обидеть его подопечного? — Роман Романович — нереально: шибко крупен, шибко болен, едва ли согласится, а вот Лев Андреевич — этот настоящий пестун- дядька. Я за ним как за каменной стеной. Никого бы Никонов не стал просить, кроме Ивана Самойловича, но перед самой защитой руководитель его студенческого диплома слег с воспалением легких, а воспаление обернулось скоротечной чахоткой: носил он в себе блокадный туберкулез. Иван Самойлович был человек деликатный, но ума обширного, по-настоящему профессорского. В Никонове он поддерживал и разви­ вал все, что было в нем доброго от природы — упорное стремление докопаться до сути, рвение довести дело до конца, но самое дорогое, что воспитал в нем Иван Самойлович,— привычку выражать свою мысль ясно, точно, отточив ее до зрелой завершенности. «Вы ученый, но вы историк, —- говорил он.—Никогда не пренебрегайте стилем, как не пренебрегали им великие». Но Иван Самойлович умер, кого-то, естественно, назначат руково­ дить его темой, а может, послушать ребят и, упредив события, пойти к начальству, самому просить руководителя? Но кого? Льва Андреевича? Татьяну Исаевну? Виктора Николаевича Плотникова коллеги-аспиранты даже не назвали — профессора Плотникова смог бы заинтересовать аспирант прежде всего с «даром божьим», а не со свинцовой задницей. Что- нибудь «блестящее», исключительное, по крайней мере, выходец из потомственных ленинградских интеллигентов: нет, решили ребята, Ни­ конову тут не светит... Вот именно с этим Никонов и не хотел согласиться — почему? Виктор Николаевич — эрудит, умница, именно он, как ему казалось, лучше других услышит его. Независимый, светский, чуточку высокомер­ ный, он и нужен Никонову как руководитель, наставник, в Викторе 23