Сибирские огни, 1986, № 10

Первопроходец в поэзии Г. Морозова не выглядит этаким отчаянным романтиком, которому чужды сомнения в собственных силах. Автор далек от того, чтобы идеализировать тяжелый, а порой и опас­ ный труд. Мы были всякими тогда — Усталыми и даже злыми. Но Лены вольная вода мирила волнами своими. / • Работу в таежных дебрях поэт показы­ вает без прикрас, не боясь впасть в натурализацию или бытоописательность. Мы возвращались из маршрута, нас пичкал кашей костровой. Мы спали жадно, беспробудно в палатке тесной-и сырой. И от надсадного стенанья, от мускульных мужичьих тел и от горячего дыханья брезент палаточный потел. (Правда, здесь может насторожить слово «пичкал» — ведь голодный человек рад любой еде.) Воспоминания о пережи­ тых испытаниях настолько велики, что автор не в силах остановить натиск воз­ никающих в сознании образов: В тревожный сон медведь ломился, ревела, дыбилась река, кровавым глазом лось косился, зудящий, злющий гнус носился, и жгла нас мелкая мошка. Лирическое чувство в стихотворениях о Севере тем глубже, чем сильнее тяга выразить самое главное, самое важное. В такие-то ярые стужи, живя средь полярных равнин, все люди здесь держатся дружно: не выживешь, если один. Суровая природа в поэзии Г. Морозова наделена ценным свойством: «сумрачный, север буранный врачует душевные раны пронзительным свистом пурги». Конечно, иному чересчур пристрастному читателю нетрудно было бы обвинить автора в банальности, но не следует забывать, что лирическое чувство здесь подкреплено судьбой, присутствием пере­ житого, личного. Лирическая мысль в поэзии Г. Морозова тем яснее, чем сильнее в ней ощущения сокровенного, профильтрованного сквозь годы. Это особенно заметно, когда поэт обращается в стихотворениях к своему деревенскому детству. Для автора- здесь все имеет особую цену. А что там за тихой осенней Окою, по-за овражным бугром? - Должно быть, коровы идут к водопою, скрипит старой сходней паром? А может, в заречье на раннем рассвете ч ржут лошади в розовой мгле, и песнь пионерскую солнечный ветер несет на незримом крыле? Память о самых светлых годах рождает такое же светлое ощущение. И тогда поэтическое чувство уверенно поднимается на новую высоту. 172 И тянет прохладой дневной от реки. Стрекозы на ветку садятся. Я счастливі Мелькают во ржи васильки. Осенние дни еще так далеки! И ласточки мчатся и мчатся. Лирический герой не забывает о своих корнях. Какими бы зимними ветрами ни пронизывало на житейских перекрестках, в душе не исчезает удивление перед красо­ той мира. Эта память дает о себе знать ему, теперешнему горожанину, и сегодня. И когда «метелит в Ленинграде», то «снег шуршит, как ржаная солома». Образы давнего органично соседствуют с чисто «городскими» образами — булыжной мосто­ вой или Петропавловского шпиля, что «сквозь метели и штиль, как шпага, блестит». Город на Неве, входя в поэзию Г. Мо­ розова, не заслоняет поэтических горизон­ тов своими чеканными силуэтами — в сти­ хотворениях не ослабевает тяга к простору, к странствиям. В этом нет ничего удивительного — тот, кто познал широту и наглядность таежных далей, вряд ли когда найдет успокоение в «ограниченном» про­ странстве, каким бы обжитым оно ни каза­ лось, какими бы уютными ни были домаш­ ние стены. Вот стихотворение «Ленинградская весна»: Ты присмотрись — она стоит там, у ахматовского дома. Она почти нам незнакома и все же с нами говорит серебряным капельным звоном, веселым скрипом стапелей, громовым гулом небосклона и звяком якорных цепей. Лучшие стихотворения Г. Морозова отличаются раскованностью чувства, ощущением близости и внутреннего един­ ства человека и неброской северной природы. Правда, нельзя не заметить, что лириче­ ское чувство в его поэзии не всегда имеет одинаковый «потолок высоты». В стихо­ творном цикле «Из сибирской тетради» не­ редко становится тесновато от рюкзаков, набитых керном, сырого брезента и т. п. Но дело не в самих деталях, а в их «вживаемости» в атмосферу стихотворения. Нередко они действуют, как слишком тяжелые грузила на рыбацкую сеть, — она начинает погружаться на дно, и поэти­ ческий улов оказывается меньше ожидаемого. Порой в стихотворениях ощутим перевес рассудка над сердцем, и появляются такие строки: «Как стих твой русский звонок! Я помню как сейчас: он вскрикнул, как ребенок, и нас до слез потряс!» (о поэзии Николая Рубцова). Однако неподдельное стремление автора к раскованности, естественности поэтиче­ ского слова заставляет надеяться, что лирическому чувству Г. Морозова суждено набирать ясность, преодолевая препятствия на пути к новым высотам. Н. КАРЛАГИН