Сибирские огни, 1986, № 10

— Там, в бору, вы назвали меня маленькое чудо. Я потом была как шальная... А вы... вы на другой день все забыли. И ничего больше не за­ мечали. Что-то мелькает за соседским забором. Господи, как вы любите Надежду Аркадьевну! Почему, почему одного человека любят, а дру­ гой... будто он... полено? —Лукерья всхлипнула, но, осилив себя, за­ смеялась.—Простите, я совсем не то говорю. Я... скоро уеду. В Ленйн- град. Мы больше никогда не увидимся. Спасибо вам за все. Вы самый лучший человек на свете, Сергей Кузьмич. Вы приехали в Ужаниху и всю мою жизнь перевернули. Теперь я знаю: надо жить по-другому. Не как у нас в Ужанихе: едят, пьют, ругаются. Жить, чтобы интересно, красиво, чтобы дело великое было. И борьба. Как живут в больших красивых городах. Я, и правда, нигде не была, ну, в областном центре, да и то магазины да базар... Помните, Надежда Аркадьевна посмеялась надо мной, что я паровоза не видела. Ну, паровоз видела, а людей на­ стоящих—нет: какие в Ужанихе люди? Все обыкновенные. Настоящие люди где-то в далеких городах. А еще в кино и книгах, но это все равно что во сне. И вот приехали вы. Вы... будто из книги, только из старин­ ной, про революционеров. Недаром вас сослали в Ужаниху. — Кого сослали? — опешил Никонов. Наивный этот лепет смешил и бесил его.— Меня сослали? Что за чушь?! — Я понимаю. Это тайна, нельзя говорить. И не говорите, не надо. Знаете, кем я бы теперь была, если бы не вы? Продавщицей в сельпо. Торговала бы водкой, ругалась с мужиками. Мама говорит: поезжай в райцентр, выучись на продавщицу. Никуда, плачу, не поеду, я же больше не услышу, как вы рассказываете про княжну Мери и Печори­ на. Я на уроках слушаю вас и сама не в Ужанихе, а на Кавказе. Или в Санкт-Петербурге, где жила Анна Каренина. Ее горе я пережила до капельки, всю любовь ее горькую. А у нас, в Ужанихе, даже горе маленькое: муж сапоги пропил, овечка сдохла, мыла в сельпо нету... За что мне такое наказание, что я родилась в Ужанихе? Когда мир такой огромный, такой прекрасный?! Я после ваших уроков сама не своя: убегу в бор или вот сюда, на речку, хожу, хожу... Почему я никому не нужна? И не будет у меня ни великой любви, ни великого горя... Никонов все больше трезвел от злости: ночь, Надя, бог знает что, подумает, а он на Карачуновом болоте слушает глупые бредни восторженной дурочки. И когда он внушал, что все «настоящее» в «огромных» городах? Не говорил он на уроках ничего подобного, не мог сказать! Он злился на себя, на глупую девчонку: привела на боло­ то, благодарит, что зажег в ней дурацкую мечту о Ленинграде, где все сплошь Анны Каренины да Андреи Болконские... — Наплела-насочиняла! — едва сдерживаясь, перебил ее Нико­ нов.— Послушай, Гусева, да знаешь ли ты, где родилась? Ты родилась и живешь в селе замечательном. И люди тут хорошие: здоровые, силь­ ные, работящие. Не хлюпики, не захребетники. Ты на тех еще на­ смотришься... в красивых городах. В Ленинграде их тоже хватает, хлю­ пиков и жуликсв. Нет, вы только взгляните на нее: в Ленинград собралась! В Санкт-Петербург! —У Никонова даже в горле перехвати­ ло, он закашлялся,— Пушкин! Анна Каренина! Никого там нет давно: ни Пушкина, ни Натальи Николаевны. В Ленинграде такие же люди, как везде. Как мы с тобой. Тот мир исчез, нет его... — А вы? Вы приехали оттуда... — Ты хочешь сказать, я тоже... из того мира заявился? —Никонов хохотал до слез, даже взвизгивал: больше сдерживаться он не мог.— Сергей Кузьмич из мира Пушкина Александра Сергеевича! Сослан, живет инкогнито!.. Нет же, нет. Бредни глупые! Я самый обыкновенный учителишка — и никакого инкогнито. И никто не ссылал меня в Ужа­ ниху. Да знаешь ли ты, что я такой же деревенский, как ты сама? Ро­ дом из Чухломы, а бабушка моя— черемиска. Она из полена вырезает деревянных божков и молится им... В речном плесе все еще мерцали звезды, а болото за Лебедь-речкой горбилось туманом. Гремя боталом, паслась в тумане лошадь. Ботало 15