Сибирские огни, 1986, № 10

повести, матроса Семена Баркова. «,..Ха- лов показал то, что и я видел. Как у нас на судне матросы живут. Как эту камба­ лу ловят, будь она неладна... В общем, точно, правильно написано. Но не до кон­ ца, не до дна... Писатель, по-моему, видит то, что мы сами в себе не видим. Он, как рентген, просвечивает и говорит: смотри­ те. Халов не просвечивает. Он ставит воп­ рос интересно, а отвечает неполно...» Склоняясь больше к мнению И. Золо- тусского, хочу, однако, заметить, что лич­ но мне, имеющему сегодня возможность поставить повесть «Пеленг-307» в более основательный контекст творчества П. Ха­ лова, кажется особенно примечательным образ капитана Ризнича — «властного, зам­ кнутого», в скрипучем кожаном - реглане. «Пружинистая походка», «ладная фигу­ ра»... Не правда ли, что-то очень знакомое? Где-то нам уже встречался этот (или по­ хожий на него) человек... Точно: «А это — враг. Повыше ростом. И поосанистей в пле­ чах...» И так же, как тот безымянный «враг», суровый капитан Ризнич оставлен автором в ярком отсвете суперменского нимба, в образе личности странной и не­ разгаданной. А поскольку Ризнич — глав­ ный носитель сюжетного «зла», совершен­ но обязательно знать: и кто он таков, и откуда взялся такой, и почему стал таким, а какие соки жизни питают это «демони­ ческое» существо Не разгадав этого, не­ возможно исчерпывающе прояснить ни главный конфликт, ни характеры его участ­ ников,— а раз нет ответа на эти «частные» вопросы, остается непроявленным и глав­ ный вопрос — о причинах, в силу которых сложилась конфликтная ситуация. Почему же автор так оробел при виде собственного создания? Ведь Ризнич не такой уж монстр, чтобы прикрывать от него ладонью глаза и отворачиваться: эту смутную душу требовалось разъять без­ жалостным анализом в первую очередь. Странно, что даже попытки такого «разъя- тия» в повести Халова нет: Ризнич выгля­ дит «символом зла» — статистом, играю­ щим «плохую» роль. Именно это обстоя­ тельство заставило И. Золотусского с чув­ ством сожаления констатировать: «Халов не просвечивает». «Да что копаться в этой черной душе?» — могут сказать. Ведь Ризнич — персонаж отрицательный, и правильно сделал автор, что брезгливо от него отвернулся; зато он хорошо обрисовал другие, положительные, персонажи... Вроде бы верно, тем более что главная сюжетная «борьба» происхо­ дит в уязвленном сознании «падших» ма­ тросов «Коршуна», в их пораненных ду­ шах. Но как бы добросовестно и подробно ни рассматривал автор мучительные ду­ шевные движения представителей «поло­ жительной» стороны, это будет работа од­ носторонняя и художественно малоэф­ фективная — до тех пор, пока так же по­ дробно и добросовестно не будет рассмот­ рена «отрицательная» сторона. По такому же поводу есть очень точное рассуждение А. Макарова. Припомнив слова одного из положительных персонажей А. Островско­ го — «я просвещаю, а вы развращаете»,— критик пишет: «Видимо, испокон веков именно тут проходит водораздел между 160 полярно противоположными, хоть и не осо­ знанными порой жизненными позициями. У каждого времени не только свои герои, но и свои антигерои. Не только свои «про­ светители», но и свои «развратители». Что­ бы понять первых, искусство обязано рас­ познать вторых. Вот чего не хватило Павлу Халову в по­ вести «Пеленг-307». Эта непрописанность сюжета заставляет согласиться с И. Зо- лотусским: действительно, главные по смыслу фрагменты повести остались «этю­ дами, зарисовками», не сцепленными «в по­ лотно, в концепцию». Правда, можно было бы кое в чем и возразить критику: концеп­ туальность — свойство скорее ' романного жанра, а тут речь о повести, к тому же во многом лирической, к тому же созданной автором молодым, да еще и поэтом, склон­ ным к романтическому пафосу,— разве все это не должно было сказаться в его первых прозаических опытах и разве не следует делать на все это скидку? Да, разумеется. Но хорошо, что сам Па­ вел Халов не захотел сделать такую скидку самому себе. И очень окоро доказал эту свою взыскательность. Доказал делом. Он написал роман «Последний циклон». Это был совершенно новый, небывалый для автора творческий результат. В этом романе Павел Халов успешно преодолел многие «детские болезни» своего таланта, столь явно сказавшиеся в повес­ тях. Объективно говоря, «Последним цик­ лоном» Павел Халов впервые заявил о .се­ бе в полный голос как профессиональный прозаик и окончательно «закрыл» в своем творчестве поэтический этап: стихов уже не издавал, а может быть, и не сочинял больше. Отныне у него включился и на­ дежно заработал главный творческий дви­ гатель — «мощный и неторопливый». «Последний циклон» вышел в 1966 году. Это была большая книга и большая удача. Актуальный роман — так можно было бы условно обозначить жанровую особенность «Последнего циклона». Ситуация, сложившаяся в нашей стране в 50—60-е годы, получила всестороннюю оценку, и сегодня вопрос о ней уже доста­ точно ясен. Но в те времена многие вопро­ сы еще оставались открытыми, в том числе главный: «Почему?» И блестяще подтвердилась общеизвест­ ная истина: искусство отражает жизнь. В литературу хлынул поток откровений, вос­ поминаний, размышлений о событиях не­ давней поры. -Среди авторов, прицимавших участие в этой массированной литературной атаке на актуальную общественную си­ туацию, большинство было честных людей, сознающих всю меру ответственности перед современниками и потомками за каждое написанное ими слово, но попадались и ли­ тературные. спекулянты, любители снять с истории горькую пенку, не утруждавшие .себя ни серьезным анализом ситуации, ни честным размышлением о ее причинах и следствиях. Павел Халов запоздал к началу этой литературной атаки.. Он не участвовал в ней непосредственно, стоял пока в стороне, однако не на самом большом отдалении. Известно, что в те годы будущий рома­ нист служил в уголовном розыске, много ездил по дальневосточному краю, потом