Сибирские огни, 1986, № 10

В других же случаях, когда в центре сти­ хотворного сюжета оказывается сугубо лич­ ное, локально-ограниченное переживание или впечатление автора, его доводы и вы­ воды остаются недейственными, «невост­ ребованными» читателем. ...О, как все просто в мире, если — Когда уже не в силах ждать — Придет мой друг, ружье повесит. Одежду бросит на кровать. И будет думать он угрюмо, Молчать и горбиться полдня. Его загадочная дума — совсем не тайна для меня... А это — враг. Повыше ростом И поосанистей в плечах. И знать бы в юности, как просто Их друг от друга отличатьI Здесь авторское отношение к «врагу» — негневное, какое-то даже уравновешенное, — а с чего бы? Не с того ли, что появилась уверенность, выраженная словами «как просто... отличать»? Но так ли уж это про­ сто, не рано ли повзрослевший поэт успо­ коился? Да и кто он такой — человек «по­ выше ростом и поосанистей в плечах»? Ведь это характеристики внешние, не более того. И если слова могут говорить сами за себя, то здесь они говорят скорее с уважением, чем с неприятием: фигура-то солидная, внушительная... Куда уж ясней было пре­ жде, в юношеском стихотворении «Если я промолчу...»,— там автор использовал мел­ кий, но очень выразительный мазок «эмо­ циональной краски», точно указав на врага с его хрестоматийным «мурлом мещани­ на»:. «...надевая сейчас дорогое пальто, го­ ворят, улыбаясь ехидно...». Нет уж, никак нельзя принять на веру' спокойствие поэта, его лихую уверенность в собственном умении отличать «друзей» от «врагов». И всем своим последующим твор­ чеством — вплоть до последних по времени романов — Халов будет исправлять эту свою ошибку. Чем добросовестнее и глубже поиск жизненных истин, тем сомнительнее это «умение отличать», тем чаще оно дает сбои и пробуксовывает,— Павел Халов не раз (и мы это увидим) будет сталкиваться с такого рода «аварийными ситуациями». И всякий раз поспешность, азарт, запал будут ему вредить, превращать размышле­ ние в скороговорку, а пауза с мудро-кри­ тичным анализом устоявшихся ценностей, происшедших событий, характеров, кон­ фликтов — напротив, будет усложнять ав­ торскую позицию, увеличивать ее много- опорность и, стало быть, основательность. Художественный талант Павла Халова развивался, как растет дерево: поднимаясь все выше и разрастаясь вширь, разветвля­ ясь. Увеличение «высоты» проявляло себя в явной приверженности писателя к роман­ тическому «верхнему зрению», в неизмен­ ном стремлении приподняться над «уров­ нем моря»— жизненного, житейского. Это сказывалось и в поэзии: последние сбор­ ники стихов Павла Халова содержат не­ мало сочинений абстрактно-философского склада, с попытками именно к расшире­ нию, разветвлению жизненного материала, к его разностороннему прочтению. И впол­ не естественно, что в первых прозаических опытах молодого автора можно было уло­ вить несомненный поэтический, лирический дух. В «романтичности» повестей «Всем, кто меня слышит» и «Пеленг-307» сказались, вероятно, и возраст автора, и специфика «морского» материала, и тот существен­ ный факт, что для Халова встреча с мо­ рем — настоящим, штормовым — была пер­ вой. И, как это бывает, всплеск сильных «первичных» эмоций не позволяет увидеть то, что потом, по прошествии лет, стано­ вится различимо, интересно и важно. От «эмоцио» — к «рацио». Именно так развивалась поэзия Павла Халова; в этом же смысле очень понятен его переход от поэзии к прозе; да и развитие его прозы тоже в точности соответствует этому дви­ жению «рационализации» — не то чтобы буквально: с романтических небес на греш­ ную землю, но все-таки уже в ином ма­ гистральном направлении,— так самолет, набрав высоту, переходит в ровное, гори­ зонтальное движение; так же и морское судно — выйдя на курс, держит крейсер­ ский ход. Уровень романтического пафоса весьма различен уже в первых двух повестях Пав­ ла Халова. Судить об этом можно по той реакции, какую вызвали они в газетно­ журнальной критике. «Всем, кто меня слышит» удостоилась сравнительно немногочисленных откликов, и по своим оценкам они оказались выдер­ жаны в том же, что и сама повесть, роман- тически-приподнятом тоне. Наиболее харак­ терна, пожалуй, рецензия Н. Задорнова в «Литературной газете»: «...Павел Халов показал, что в нашей жизни каждый на­ ходит свой путь — дороги велики и откры­ ты. В его книге во весь рост встает совет­ ский человек, гордый и бесстрашный. И писатель как бы послал сигнал в эфир о том, как мы трудимся и живем в нашем новом мире...». Вторая повесть Халова — «Пеленг-307» — стала поводом уже для более углубленно­ го, несколько даже полемического вос­ приятия... Ради выполнения производствен­ ного плана капитан траулера Ризнич при­ казывает команде ловить камбалу в запрет­ ных водах, в результате — бегство от рыб- инспекторского судна, пробоина в борту и конфликт в коллективе. Не бог весть какие страсти, тем более что читателю за­ ранее ясно, где тут «хорошо», где «плохо» и кто есть кто. Учитывая это, следует, пожалуй, при­ знать, что критики были иногда излишне скрупулезны в своем анализе повести, отыскивая глубины смысла там, где их, может, и не было. Например, Валерий Гей- деко великодушно полагал, что персона­ жи повести были «свидетелями, виновни­ ками и жертвами одновременно» — и, та­ ким образом, подводил к мысли о много­ плановости, объемности авторского мыш­ ления. Игорь Золотусский, напротив, упре­ кал Халова в неумении составить из от­ дельных зарисовок цельную картину: «Это групповая фотография, где люди сошлись лишь для того, чтобы попасть вместе в объектив. Минута — и они разошлись, их соседство, их близость были временными». Но главный упрек критика — в другом. Он иронически стилизует свои оценки под во­ ображаемый монолог одного из героев 159