Сибирские огни, 1986, № 10

А Надя! — Никонов даже зубами заскрипел.— Да тебя из села метлой поганой!.. Девчушку-то, девчушку опозорил, деревня же! С учителем, скажут, провела ночь на болоте. О господи, от пиджака-то чем разит? . Хлебал все, что подавали. Дохлебался! На глазах у девчонки! Она-то, она почему здесь? Ночью?.. Ясно помнилось все до Топольников — торжественная часть, при­ нарядившиеся односельчане в зале, недовольство своей речью. Не надо говорить речей — глупая привычка! Начало ужина в учительской, танцы. И в Топольниках все было хорошо, очаровательные старинные игры... А потом? Потом кружка медовухи, кажется, две, черт побери! Две кружки бурды, туда же в гусары!.. И еще помнился голос, он все время звучал рядом, юный, звонкий, ликующий. И глаза — обжигающий взгляд из зала, доверчивый, бес­ хитростно-влюбленный. И дерзко-откровенные прикосновения юного сильного тела, какая-то полудетская опасная игра. Да, вчера, кажется, их обоих завертело, закружило... Обоих! Стыд! Стыд! Вчера все воспринималось, как цгра, девчо­ ночья шалость с ее стороны, озорство, кокетство... Только какая же, черт побери, шалость?! Вот она, Лукерья, его со­ седка, ученица. Но ведь нелепица дикая: они вдвоем ночью далеко за селом! И он лежал, положив голову ей на колени. Да, да, он хорошо это помнит, когда очнулся... Пьяный учитель «отдыхает» на коленях ученицы-десятиклассницы! О боже! Не натворил ли он еще чего? Он стал лихорадочно перебирать в памяти весь вечер после Топольников. Шли на Лебедь, на выпускных и раньше гуляли до утра на речке, в бору. А вот потом?! Он выпил пол­ ную кружку медовухи и швырнул ее в воздух! И все это перед школь­ ницей, девчонкой деревенской, зачем, Никонов?! — Ну и ну,— пытаясь шутить, чувствуя всю фальшь своего поло­ жения, рассмеялся Никонов,— Владел бы пером, сел и написал бы рассказец, как один сельский учитель напился дрянного пойла и сделал­ ся свинья свиньей. — Ничего вы не сделались,— сказала Лукерья.— Что такого: немного шатались, стихи читали... О, господи, покривился Никонов, стихи читал! — Спасибо, что не бросила. А надо бы! Подвести к омуту поглуб­ же — и толкнуть! Чтобы сбулькал! Ну, что ж, Лушенька, погуляли, пора домой. Потеряли нас в деревне. До околицы дойдем вместе, а там разойдемся. Что іфо тебя подумают? — Ступайте, Сергей Кузьмич,— сказала Лукерья. — А ты? — А я посижу... — До свиданья. И ради бога, извини. Он подошел, хотел, наверное, погладить по голове, но Лукерья отстранилась. — Зря извиняетесь,— сказала она со злым смехом.— Это я во всем виновата. Медовухой вас напоила и сюда привела тоже я. — Вот ты коварная какая!— с натугой засмеялся Никонов,— Напоила, привела... А зачем? — Ничего вы не понимаете.— Голос Лукерьи дрогнул.— Ступайте Вас дома... заждались. Никонов сел рядом, поднял ей голову. Лицо Лукерьи было залито слезами. л — Ты что?— спросил он.— Ты плачешь? Я не плачу. Я... четыре года ждала этой ночи. Помните, мы ходили в бор... по ягоды? Что-то всплыло в памяти Никонова: бор, пронизанный солнцем, бе­ лая от цветущих ромашек полянка, иволга, шмели, крики журавлей на болоте. — Помню. Мы ели землянику с молоком. 14