Сибирские огни, 1986, № 10
щит, хрустит, недопустимо круто кренится, вот-вот перекувырнется, а за бортом грохочущая чернота, прошиваемая ослепи тельными молниями. Кроме Протозанова нас было четверо. Не желторотые юнцы, и повидали, и пере жили достаточно. Но и мы... напряженные, бледные, судорожно вцепились в железную скамейку, каждый миг ожидая катастрофы. А Протозанов читал. Уперся ногами в пол, притиснутся спиной к ребристой стенке и читал. Вот он оторвался от книги, глянул на нас, захохотал: — Эх, фотоаппарат бы... Запечатлеть вас на добрую, долгую... По какому поводу мандраж?.. Упадем — найдут. Найдут — поднимут. Поднимут — домой увезут, да еще бесплатно... И опять захохотал. Да так искренне, так весело захохотал, что и мы улыбнулись, перевели дух, расслабились... Стоило мне рассказать эту историю, как Соавтор тург же припомнил другую, не ме нее интересную, подтверждающую ту же мысль. — Так мы далеко уйдем от темы,— ска зал я,— Вернемся-ка к тюменскому харак теру. Попробуем сформулировать его суть, как сплав высокой идейности, трудолюбия, мужества и оптимизма.. — Пожалуй так,— раздумчиво согласил ся Соавтор.— И четче всего этот сплав проявляется в рабочих!.. — Не кажется ли тебе, что мы крепко перебираем в восхвалении рабочих,— тут же подкинул я «мину» своему собеседнику. — Он и умнее-то всех. И смелее всех. И зорче... Прямо небожитель! И все-таки нельзя не видеть, что рабочий-то ныне вовсе не тот, каким был в семнадцатом, в тридцатом, в сорок первом... — Бесспорно! — подхватил Соавтор. — Изменилась жизнь — поменялись и люди, значит, и рабочие... — Да... Теперь все труднее проклады вать межу, отделяющую рабочего от итээровца. Все чаще, все теснее смыкается их образовательный уровень, духовные запросы, образ мысли и жизни... — Именно!— подтвердил Соавтор. Но я поспешил вернуться к тому, с чего начал: — Происшедшие и происходящие пере мены в рабочем классе — не всегда к луч шему. Посмотри, сколько слизи и ракушек на бортах нашего общества, в том числе и на его рабочей части... — Конкретней!— потребовал Соавтор. — Меркантилизм, например... Мне рас сказывал директор завода, как они платят' рабочим даже за то, что те на демонстра ции несут плакаты и транспаранты. Пла тят за участие в художественной самодея тельности и спортивных командах.. — Сукин сын этот директор! — Не горячись. Тут виноват не дирек тор, а обстоятельства. Глянь-ка, сколько вокруг омещанившихся рабочих. Дачка. Автомобиль. Хрусталь да ковры. В этом денежно-вещевом сундуке все их запросы и интересы... — Веянию времени и моды подвержены все,— многозначительно изрек Соавтор.— — Все, значит, и рабочие. Есть среди них и вышибалы, и хапуги, и демагоги. Есть!.. 122 Но не они являют духовную суть совре менного рабочего класса. Нет!.. Не они!.. — Наверное, не они,— уступили.—Толь ко их-,то со счетов не сбросишь. А это исключает однозначность суждений... — Нисколько не исключает! — снова за горячился Соавтор.— Рабочий класс такая силища... Перемелет... Очистится... Я по памяти назову десятки рабочих... Настоя щие герои нашего времени. Вот рабочая династия железнодорожников Берднико вых. Старшие... Афанасий и Яков прорабо тали машинистами... один двадцать семь, другой тридцать два года. В депо работа ют их два сына, две дочери, внук и зять. Общий трудовой ста* Бердниковых — двес ти восемь лет отменной работы, отмечен ной орденами, грамотами, премиями... Пе реходим к строителям... — Стоп-стоп!— перебил я вошедшего в азарт Соавтора.— Наши заметки — не по минальник. — Чего же ты хочешь?— засердился Со автор. — Давай поведаем читателям всего об одной судьбе, в которой отразился бы весь дух современного рабочего-тюменца. Мы остановили свой выбор на гребне чесальщице камвольно-суконного комбина та, депутате Верховного Совета СССР, члене Тюменского обкома КПСС Галине Петровне Яковлевой... НА ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ ЖИЗНЬ 1 Неосознанное, необъяснимое чувство не удовлетворенности все сильней беспокоило и раздражало Галину Петровну Яковлеву. Чего-то очень важного не хватало ей в жизни. Она росла без отца: он умер в сорок втором, два года спустя после ее рожде ния. Сызмальства привыкла Галя к домаш ней работе. Но вот «тягать» лен вместе с матерью семилетней Гале оказалось не по силам. — Брось, дочка! Ступай домой. Не для твоих рук это. — А ты? — В моих ладонях костер разводить можно.— Вздохнула. Улыбнулась.— Беги поиграй. Галя долго стояла, нагнув голову. — Не... Я тоже привыкну... Мать тяжело заболела. Галя ушла из девятого класса и стала дояркой. На фер ме тогда все делали вручную. Шестнадца тилетней Гале надо было напоить, накор мить, подоить и обиходить 26 коров. Целый день то с ведрами, то с вилами. Но как бы крепко ни засыпала Галя, где-то около полуночи ее будила жгучая боль в руках. — Что, доченька,— виновато спрашивала мать,— гудут рученьки? — Ой, гудут, мама. Страсть, как гудугг! — Откажись ты. Откажись. Насильно не заставят... — Полно, мама. Могла же ты. И я одо лею... ОДОЛЕЮ — вот он, тот стержень, на ко тором сформировался характер Галины
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2