Сибирские огни, 1986, № 10
оцепенение хищницы, внезапно попавшей в клетку и выставленной на публичное обозрение. И вновь зазвенел голос Пумпянкина, пронзительный, дребезжащий, панихидно-колокольный. — Любезные гражданочки, не сбивайте разговор, не отвлекайтесь от тела уважаемого Вацлава Петровича. Мною по поводу его тела не доложены весьма приватные обстоятельства. Захоронить его в пять часов поначалу не оказалось возможным, с пяти кладбище не принима ет покойников. Но по нашим с Борис Нилычем настояниям, учитывая заслуги покойного, пожелания родных и близких, комиссия сочла воз можным предать его тело земле в пять. Дано руководящее указание продлить рабочий день на кладбище до девятнадцати ноль—ноль. Но наше с Борис Нилычем настояние едва не пошло насмарку из-за ка призов противоположной стороны. Со стороны покойного технического секретаря на заседании комиссии выступила некая Астахова Клав дия Викентьевна. Впрочем, уж вам-то, любезная Евгения Аркадьевна, должно быть ведом ее несносный характер. Так вот эта дама едва не сорвала наши с Борис Нилычем усилия. Она принялась дока зывать комиссии, что в пять надо хоронить не уважаемого Вацлава Петровича, а технического секретаря, у которого муж в это время про падает черт знает где, в Сибири, и, видите ли, может задержаться в дороге. Неописуемое легкомыслие: жена-покойница, а муж мотается по белому свету. Что с него взять? Какова жена —таков и муж. Нам с Борис Нилычем стоило немало крови доказать комиссии, что нельзя идти на поводу вконец разболтавшегося мужа технического секретаря и ради его прихоти нарушать распорядок работы городского кладбища. Ведь это же форменное безобразие, которого никак нельзя допустить. Мы с Борис Нилычем в больших трудах воспрепятствовали безобра зию, настояв, чтобы Вацлава Петровича захоронили в пять, а техни ческого секретаря —в три.—Великие труды отразились на лице Пум пянкина, багровой медью налились щеки, капельки пота заблестели на лысине, мелкой дрожью занялся на шее кадык. За великие труды он ждал и великого благодарения. — Вы проявили настойчивость ради меня или...—Евгении Аркадь евне не хотелось вслух произносить имени мужа. Ей было безразлично, что ответит Пумпянкин, но не безразлично, что ответит Зукарь. Пумпянкин пробормотал что-то нескладное. Зукарь замялся. — Так ради кого? — настойчиво переспросила Евгения Аркадь евна. ѵ — Евгения, я помнил и о тебе...—уклончиво, но и определенно от ветил Зукарь. Я признательна, что вы не дали старой кликуше Астаховой настоять на своем. Итак слишком много чести для этой потаскушки: черный автомобиль... ректор... комиссия...—Евгения Аркадьевна вер нула на «круги своя» Зукаря, и ей стало легче, оцепенение схлынуло, все-таки она не одна в непрестанной выматывающей борьбе с над смеявшимися над ней мужем и секретаршей, интригующей сестричкой мужа, праведным свекром. Она еще не победила в этой борьбе, но и не проиграла. Еще не победила в этой борьбе и Ангелина Петровна, но и не проиграла, посмотревшая кошачьими глазами с жуткой неизъяс нимой насмешливостью на Евгению Аркадьевну. — Ну, если чье-то бесчестье может заменить мужа, то для тебя не все в жизни потеряно. Продолжай в том же духе: не оставляй в покое эту несчастную девочку и всех ее родных. — Послушай, Ангелина, когда я буду нуждаться в совете, я к тебе обращусь сама,— раздражительно оборвала Евгения Аркадьевна,— а сейчас я ни в чем не нуждаюсь. — Верно! Верно! Ты ни в чем не нуждаешься, ни в муже, ни в его детях. — Отклоняетесь, отклоняетесь, гражданочки,—выкрикнул Пум пянкин. Его крик прервал пикирование женщин, но не прервал ход мыс 108
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2