Сибирские огни, 1986, № 10

вообще ничего читать в нем не собиралась. Она увидела, что к дому подъехал фиолетовый «Москвич» Рагунцева, через несколько секунд •— служебная «Волга» покойного мужа, из которой вышел Пумпянкин Иван Васильевич. Еще и еще подъезжали машины, точно сговорив­ шись, нагрянувшие разом. — Прекратим выяснять отношения, — сказала Евгения Аркадь­ евна, — сейчас сюда явятся люди, давайте соблюдать приличия хотя бы на людях. — На людях не приличия, безобразия творятся, — сердито бурк­ нул Петр Игнатьевич. Но и он не намеревался нарушать приличий. ВРЕМЯ ОТ ТАНЕЧКИ Время измерялось в километрах, километры во времени, и когда Сане попадались дорожные указатели, то он непременно смотрел на часы, высчитывая, вычисляя не то, что преодолел, а то, что впереди, ибо в том, что преодолел, уже не существовало решительно никакого смысла, весь смысл заключался лишь в будущей минуте — в минуте, которую он ждал и боялся, верил и не верил в нее. Четыре тридцать семь. Сто седьмой километр. Бог даст, к десяти доберется до города. На худой конец, к одиннадцати, Доберется, если не потеряет голову. Как потерял топор. На счастье оказался ломик. Но на несчастье и его оставил в тайге. Растяпа. Ломик прихватить забыл, выполз на трассу, и пропадай все пропадом. «Эх, голова-голо­ ва, осиновая!» Тут Саня зарекся: никаких решений в горячке не при­ нимать. Минуту-другую на раздумья, а уж потом действовать. Иначе от машины не останется и колес. Подумав о колесах, он притормозил. Остановился. Проверил, хорошо ли накачаны, надежно ли крепятся к осям. Дорога учила его осмотрительности — и он был благодарен су­ ровой науке. Главное, не рассредоточиваться и ни о чем не думать, кроме то­ го, что машину нужно держать в узде, не разгонять за тридцать ки­ лометров. Около часа он ни о чем и не думал. В голове гудело от тяжелой ночной тишины, в глазах рябило от дороги. Саня устал от тупой целеустремленности и сумасшедшего напря­ жения: следить за дорогой и скоростью. Мысленно снова возвратился к Танечке, пытаясь найти оправдание и объяснение измене. Да, она грешна и, если у него хватит сил простить ее, все равно она будет грешна, несмотря на прощение. А кто теперь простит его? Кто отпу­ стит командировочные грехи? По сравнению с ним Танечка просто ангел. Ведь после пусковой горячки он непременно спускал с поводка Душу, какие-то шумные, нахальные женщины обязательно находили его, открывали свои объятия, опустошая, обескровливая, обезденежи- вая. И он не бежал от них, не страшился объятий беспутных женщин, не искал случая и предлога увернуться. Он считал, что имел право на временное забытье. А кто давал ему это право? Кто давал право без­ болезненно отсекать, вышвыривать из жизни легко уходящую и легко приходящую блажь, легко приходящих и легко уходящих женщин? Кто давал право слишком просто возвращаться к Танечке, не терза­ ясь, не мучаясь угрызениями совести? Саня не сомневался, Танечка о чем-то догадывалась, что-то чувствовала, но, догадываясь и чувст­ вуя, никогда не попрекала, не укоряла, не ревновала. Ей вполне до­ ставало того, что он с ней, вернулся цел, невредим, доставало того, что, кроме одного случая, он умел оставлять разгул, грехи на дале­ кой, чужой и непонятной земле. Оттого, что земля, где Саня пускал электростанции, всегда находилась у черта на куличках, для Танечки* она была неосязаема и непонятн.а, она всерьез считала: на той земле нормы доведения, правила приличия не как у нормальных людей. Нормальные люди могут жить только там, где живет она, а где она 100