Сибирские огни, 1986, № 10

кадьевна позволяла откровения и посвящала в различные женские тай­ ны, даже в те, что посвящать сестру мужа и не следовало бы. Ангелина Петровна расцеловалась с Евгенией Аркадьевной, пожа­ ла руку отцу, без родственных объятий и поцелуев, так было принято в их роду, и даже в горький час они не переступали границы принятого. — Все куришь, дочь? —спросил Петр Игнатьевич. — Курю, отец. — А ты, Евгения, не закурила? —точно более ничего не волновало старика. — Не закурила. — А я-то думал, все писательницы и актрисы курят. Оказывается, не все. И тебе, Ангелина, не следовало бы... Помолчали. По праву старшего вновь прервал молчание Петр Иг­ натьевич. — А Сергей твой попивает? — старик справился о муже дочери. — Что ему сделается, пьет,— безразлично, небрежно ответила Ан­ гелина Петровна. — Пьян, да живуч. Никакая напасть не одолеет,— сожалеюче по­ качал головой Петр Игнатьевич. — Типун на язык,—оборвала дочь. — Живут себе в удовольствие кому б не следовало жить,— рас­ суждал старик о куреве и о пьянке, а мысли его не о том,— мне б тебя схоронить или Евгению легче было, а уж мужа твоего и вовсе в удоволь­ ствие. Один Вацлав небесполезный из вас человек. У смерти тоже гла­ за есть, самых лучших отбирает. На тот свет дрянцо прежде срока не принимают. Старика занесло, и Евгению Аркадьевну от обиды занесло. Да этот «небесполезный» и на тот свет, в грязи отправился, и на этом ее и детей грязью вымазал, черт с ней, изменой, все они мужчины свиньи поганые, пусть бы он с той же Лагановой изменял, и то легче б: прима, знамени­ тость, заслуженная, а тут опутала сторублевая секретарша. До чего муж опускается, до того он и жену низводит. Сделал ровней, парой, соперницей сторублевую секретаршу. — Чем же он лучше нас-то? —шелковый голос Евгении Аркадьев­ ны наполнился прерывистой дрожью.—Стоит человеку умереть, так он сразу становится лучше всех. Слишком коротка память. Отец родной забыл, что любимое, небесполезное чадо опорочило его имя, имя семьи, имя жены. Забыл, что любимое чадо связалось с первой подвернувшей­ ся потаскушкой. Простите, что пришлось об этом напомнить, но на бу­ дущее договоримся: говорите о нем что угодно, но не сравнивайте со мной. Взрыв Евгении Аркадьевны не ошеломил, не обидел старика, точно он его и ожидал. — У души нет памяти, у души потребность любить или ненавидеть. У моей души потребность любить сына. А у твоей души должна быть потребность любить мужа. Фирменный почерк Полонских: вместо реальности, грязной, по­ стыдной,—философские химеры: душа! память! — Ради какой души я должна любить мужа? Какие я ей должна приносить жертвы? Если ваш сын надумал сбежать на тот свет с секре­ таршей — это его дело. Вдогонку бежать не собираюсь. И так слишком много уделяю ему внимания: черное платье, занавешенные зеркала... На большее не рассчитывайте, поминки по нему справлять не собираюсь. Через два дня чтоб ноги вашей в моем доме не было —ни вы для меня, ни я для вас не существуем. Тем более вы не существуете для моих детей. Старик сохранил непроницаемость, не дрогнул ни один мускул, его способность, терпеть удары судьбы казалась безграничной. Ангелина Петровна унаследовала его способность терпеть удары судьбы, но, унаследовав эту способность, на удар отвечала ударом. Бледный румя­ нец залил щеки, глубоко запавшие, испещренные тонкими морщинками. 98