Сибирские огни, 1986, № 9

зато, как наяву, видишь случай двадцатилетней давности. Сейчас ему тридцать, а тогда было десять. Ровно десять лет. Мать будила его рано утром, еще до того часа, когда прогоняют коров в стадо. Под крыльцом лежали с вечера приготовленные литов­ ки, полотно их было обмотано тряпками, а сверху перевязано еще и бечевками. Мать держала корову, а накосить сена в те годы стоило великих трудов. Наделы колхозникам давдли до смешного маленькие, и каждому приходилось выкручиваться в силу своего разумения и ловкости. Следом за матерью Виктор тащился по пустой дороге к дальним колкам. Там, когда весной сеяли пшеницу, трактористы для быстроты срезали большой угол и к середине лета он густо зарос высокой тра­ вой. Косить ее было одно удовольствие, если бы в открытую. А то приходилось постоянно прятаться. Едва только с дороги доносился гул машины, мать сдергивала со своей головы платок и ничком ложи­ лась на землю. Виктор падал рядом с ней, замирал и с затаенным страхом, перемогая отчаянный стук сердца, ждал — вот заглохнет сейчас мотор, стукнет дверца кабины, придут сердитые, неумолимые дядьки и опишут, как говорила мать, кошенину. Витька не понимал, как это можно описать траву, но боялся, если, не дай бог, такое случится. Он начинал бояться с той мицуты, когда его будила мать, и страх не отпускал на покосе целый день. Измученный им, он как-то предложил матери: — Мам, давай продадим корову. Они как раз сидели на дальней полянке в колке и обедали. Мать невесело улыбнулась, положила на чистый, расстеленный платок ку­ сок хлеба и малосольный огурец, по-старушечьи сложила на коленях тяжелые, изработанные руки. А потом со вздохом сказала: — Да как же мы, Витя, без коровы-то. Я без нее и жить не умею. Как без молока-то будем? — Я и без молока проживу, лучше воду пить. >— Нет уж, сынок, пока сила у меня есть, воду ты пить не будешь. А через два дня их поймали. Сам председатель колхоза. Он хоро­ шо знал окрестные поля и машину оставил далеко на дороге, сам пришел пешком, и они его не услышали. — Так, так, значит, колхозную травочку рубаем... Он не ругался, не кричал, говорил ровно, спокойно, но с какой-то нехорошей усмешкой. Она таилась в уголках губ, в прищуренных, цепких глазах, и от нее становилось не по себе. Мать охнула и от неожиданности выронила литовку. Председатель подошел поближе, пошевелил ногой высокий валок, удивленно покачал головой. — Да, сенцо-то первый сорт будет... Описать придется. — Семен Федорович,— взмолилась мать.—Дак все равно ить пропадет. — Как это пропадет? Опишем, увезем на ферму, вот и не пропадет. Голос у председателя был по-прежнему спокойный и по-прежне­ му в уголках губ и в прищуренных глазах таилась нехорошая усмеш­ ка. Мать стояла растерянная, беспомощная, не похожая на саму себя, и —жалкая. Витька даже отвернулся, чтобы не смотреть на нее. Стыдно ему было сейчас смотреть на мать. - - Семен Федорович, голубчик, одна ведь я, без мужика коло­ чусь...—Мать всхлипнула.—Парнишка вон, его кормить надо. Не описывай, я бы уж отслужила... — Ишь ты как... —Председатель негромко хохотнул и наклонился к самому уху матери, что-то коротко, негромко сказал, и Виктор видел, как лицо матери густо покраснело. Кошенину у них не описали. Через два дня, потемну, они привез­ ли ее домой и сложили на крыше пригона. В эту же ночь мать на­ долго куда-то ушла, вернулась только под утро, и Виктор слышал, как она негромко и безнадежно плакала. 94