Сибирские огни, 1986, № 9

На центральной улице ему повстречалась загулявшаяся парочка. Человек испуганно шарахнулся в сторону, но его успели заметить при желтом свете фонаря и, уже удаляясь, он успел расслышать удивленный голос: — Вроде, Бояринцев? Не обознался? Вернулся, значит? Эй, Витька, ты? Но человек вжал голову, в плечи, заторопился и растаял в темноте. Только слышно было, как чавкала грязь под его сапогами. Да, это был он, Виктор Бояринцев. Он не хотел, чтобы его увидели в казенной одежде, и вообще не хотел сейчас ни с кем встречаться. Потом. Все потом. Главное—домой. Он будет дома. В нормальной одежде, в тепле. В чистой постели. Упадет и будет спать, сколько влезет, пока не надоест Заспит, что было, проснется и посчитает прошлое за дурной сон. Бывают нелепые, дурные сны, нагонят страху и жути, а утром их и вспомнить не можешь. Вот и переулок. Девятый дом по левому порядку, мокрый штакет­ ник, низенькая калитка, высокое крыльцо. Окна беспросветно темны. На легкий стук злым и хриплым голосом откликнулась соседская собака. И сразу же распахнулись двери. Мать не слала. 2 Он ждал звонка. Злого, настырного, влезающего в уши, сталкиваю­ щего с койки на холодный пол в самый сладкий час раннего утра. Но звонка не было- Сроки, когда он должен пронзительно зазвенеть, давно прошли, а Виктор продолжал спать. Разбудил его тихий, почти неслыш­ ный вздох. Он скорее почувствовал его, чем услышал. Медленно открыл глаза. Над ним, низко склонившись, сидела мать. Он сразу вспомнил, что подъем по звонку остался в прошлом, и еще вспомнил вчерашнюю дорогу, пустую и грязную, темную деревню, лай собаки, первой откликнувшейся на его стук, долгий, ночной разговор с матерью и невеселую новость о Любаве. Мать плакала. Смахивала кончиком платка слезы с дряблых щек, вздыхала и ниже склонялась к лицу сына. Когда он во сне морщился и плотно сжимал губы, она тоже морщилась и хмурилась. И проснулась, казалось, вместе с ним, обрадованная, как и он, что плохое осталось в прошлом и не надо его ворошить, ведь вот оно — настоящее: сын вернулся домой, отдохнул с дороги, открыл глаза, улыбнулся, и, выдер­ нув из-под одеяла руки, тянет их, как в детстве, к ней. Когда Виктор был маленьким, он любил играть ее густыми волосами, уложенными в косу, пухленькими пальчиками расплетал ее и перебирал, а она за­ мирала и впитывала в себя нежные прикосновения. И сейчас, положив голову в сильные, шершавые ладони сына, она тоже была счастлива, может быть, даже счастливей, чем раньше. — Наконец-то... Вернулся... Я думала, у меня и слезы кончились а вот... видишь, плачу. — Не надо. Живой, здоровый, руки-ноги на месте. Проживем! Проживем, Витя, конечно, проживем. Ты, может, поспишь еще^ Или есть хочешь? — А сколько время? — Да обед уж, обед. — Вот это я дреманул- Нет, вставать надо. Виктор долго осматривал комнату. Трогал руками вещи, стены и ни­ чего не узнавал. Вроде те же стены, те же окна, та же мебель на своих местах, но все чужое. Чужое, потому что не было Любавиных вещей. Именно ее платьев женской мелочи на трельяже не хватало чтобы дом был как дом. А раньше он даже внимания не обращал на это и не задумывался. Вот уж точно: что имеем не храним, потерявши - пла- 90