Сибирские огни, 1986, № 9
выпавших зубов, небритые щеки обвисли, глаза с мутной белесой плен кой и красными прожилками. Валька на отца старался не смотреть и ел быстро, торопливо, слов но за ним гнались. Хотел побыстрей убежать из дома. Он знал, что про изойдет дальше. Мать будет долго ругаться и кричать на отца, а он будет молчать, и морщиться от похмельной тряски, и ждать удобного момента, чтобы проскользнуть в двери и увеяться к магазину. Если там ничего не обломится —поплетется на работу, а если попадет хоть капля — явится домой только вечером и на развезях. В слюне, в соп лях, будет жаловаться и плакать: — У меня судьба такая... судьба обидела. Да, обидела, сука, Гришу Нифонтова... Когда на улице тепло, он ночует в сенках на старом матрасе, по стеленном в углу, когда холодно —забирается на печку, а иной раз и совсем не приходит, отлеживается в конюховке. Вечером Анна Акимовна не говорит ни слова, копит до утра. Вальке противно смотреть на по хмельного и пьяного отца, не может смотреть, брезгует и одновременно, до слез, жалеет. Не раз предлагал матери отправить его на лечение, но она и слу шать не хочет: — Еще чего! Больного нашел! Пусть вон на ферме вкалывает, там пусть лечится! С пьянством мужа она боролась по-своему. Добивалась, чтобы Гришу вызвали в колхозную контору и чтобы председатель или парторг сняли с него стружку. Начальства Гриша страшно боялся. После оче редного вызова бросал пить, держался месяц-другой, не больше, и все начиналось сначала. Валька давно заметил —у матери нет к отцу никакой жалости. Когда он однажды сказал ей об этом, Анна Акимовна отрезала,- — Слезами моя жалость вышла, до капельки! Вилка в трясущихся руках отца дробно выстукивала по тарелке. — Не звякай, дай хоть поесть спокойно! Вот оно, пошло-поехало! Валька вскакивает из-за стола и уже на ходу допивает чай. — Валентин, подожди,—остановила его Анна Акимовна.—За держись на минутку, ничего там без тебя не сгорит. Поговорить надо, а то опять до ночи. Валька остановился у порога, мял в руках кепку. Он с детства был приучен матерью к послушанию и не научился ей возражать. — Алексей письмо прислал, пишет, что у них трактористы нужны и заработки хорошие, опять же —жилье на первый случай есть. А са мого его, пишет, бригадиром поставили. — Мам, ну недавно же говорили. Не хочу. ‘ — Пыль глотать хочешь! Или вот спиться, как папаша? Этого хочешь? Да какая тебя холера тут держит! Валька молчал, теребил кепку. Он хорошо понимал мать, он во обще умел понимать других людей, догадывался, что у них на душе и почему они делают так, а не иначе. У матери было мало светлых дней, она боится, что и на его долю выпадет то же самое. Не знает, что рабо та может быть не только тяжелой, но и радостной, такой, какой она бы ла вчера, когда Валька почувствовал себя равным со всеми, когда он, счастливый от упорства и единого порыва, молча пел песни. Не понима ет. И боится, что Валька, как и отец, начнет пить. Наивно уверена, что город надежней убережет его от беды. Нынешней весной, когда со’- сед уходил в армию, Валька был на проводах, страшно переживая, что провожают не его, сидел вместе с другими гостями за столом и вместе с другими поднял первую рюмку за хорошую службу. Вдруг словно укололи. Поднял голову. Мать смотрела на него остановившимися глазами. В них был такой страх, что Валька невольно поставил рюмку на стол. * — Куда ты парня выпихиваешь? Не хочет и не надо. 71
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2