Сибирские огни, 1986, № 9
Прошел час. Валька поднялся с сиденья, пошире, устои ^ ставил ноги на дрожащем мостике и тут увидел лошадь, телегу и душ. го сбоку телеги Евсея Николаевича. Наконец-то. „„ Как всегда, с появлением Евсея Николаевича на поле нас у тишина. С непривычки она давила на уши. Мужики шли к телеге по чиваясь. Пьяней вина была сегодня работа. Евсей Николаевич все в той же мятой рубашке и в стареньком пид жаке, с белесой, плохо выбритой щетиной на подбородке, был сегодня молчаливым и тихим. Разлил по мискам дымящийся борщ, крупными ломтями нарезал хлеб, присел на корточки к колесу телеги и задумался. Его маленькое, усохшее лицо казалось детским и обиженным. Смотрел, как мужики хлебают борщ, как дрожат в их руках ложки, как с ложек падают на брюки и на землю золотистые капли, и вздыхал. Первым его необычную молчаливость заметил Федор. — Дед, чего смурной, заболел? '■ — Хуже, Федя, хуже. Л — Хуже болезни,— ввернул Огурец.— может только гроб быть. А ты еще вовсю топаешь. Огурец оставался самим собой, даже такая работа не могла его уторкать. — Я вон в газете недавно читал,— продолжал он.— В твоем возра сте один дед ребятишек еще строгает. Евсей Николаевич медленным взглядом обвел их, всех четверых, негромко спросил: — Вы эти два дня по какой дороге ездили? Через лог? Или от пе реулка сразу на дойку? — От переулка, как от печки. А что там, в логу, мину заложили? — Хуже, Леня, хуже. — У, черт! Один балабонит, другой загадками. Чего там? — Там, Федя, березок больше нет. — На бугре-то? А куда они делись? Евсей Николаевич поморгал реденькими, как у молодого поросенка, ресницами и стал наглухо застегивать мятую рубаху. Пальцы его чуть подрагивали. О березах он узнал случайно, когда проезжал мимо. Околица пока залась ему безобразно голой и сиротливой. И на душе было пусто и си ротливо. Слишком многое связывало Евсея Николаевича с березами. В детстве он лазил на них за вороньими яйцами, замирал там от высоты и восторга, когда открывался 'перед ним огромный, цветущий мир Белой речки и ее округи. Те березы, на которые он давным-давно лазил, бере зы, провожавшие его на войну и встретившие после нее, тихо, как ста рые люди, дожили свой век. Комли у них начали трескаться, гнить, а как-то осенью выдалась сильная буря и деревья не смогли сдержать ее напора, рухнули. В ту же осень Евсей Николаевич вместе с Яковом Тихоновичем привезли из согры два тоненьких прутика и посадили на месте упавших деревьев. Все мог понять Евсей Николаевич: буря, засуха, нечаянность, ког да наехали машиной, но никак не мог понять: зачем корни рубить? Он и сейчас, рассказывая мужикам, не понимал: зачем? — Конец пришел Белой речке,— негромко закончил Евсей Нико лаевич.— Дальше уже некуда. На все наплевать. Федору стало жалко старика — чего уж так убиваться. — Дед, ты не расстраивайся. Вот немного управимся, привезем и посадим. Иван, Огурец и Валька тоже на все лады стали успокаивать Евсея Николаевича, тоже обещали, что посадят березы по новой. И никто из них не догадался, что для Евсея Николаевича это было не самое важ ное. Самое важное — зачем? 66
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2