Сибирские огни, 1986, № 9

— Хватит, не надо больше, езжай.—Любава осторожно высвобо­ дила руку.— Знаешь, я от Бояринцевых ушла. Только ничего не говори, слышишь, не спрашивай и не говори. Вечером, я у бабы Нюры... — Любава... — Не надо говорить. Ничего не надо. Езжай:.. В ее голосе звучало столько мольбы, что Иван послушался. По­ ехал догонять Огурца. Тот, пройдя сотню метров, сидел на обочине, покуривал, размышлял о своем дружке и гадал —чем у них с Люба­ вой все кончится? На хорошее он не надеялся. По его разумению, по философии, история эта должна была завершиться или громким скандалом или большой дракой. Жалел Ваньшу и давно уже собирал­ ся ему дать совет: закрыть любовную лавочку, навесить на нее креп­ кий замок, а дальше... дальше было бы видно. Но разве Ваньша послушает доброго совета? Лучше и не соваться. Он затоптал папиросу, молча пристроился сзади Ивана на си­ денье мотоцикла и укрылся за его широкой спиной от холодного, встречного ветра. Утро диктовало свои права и надо было загонять внутрь все, что не имёло отношения к работе. Иван привычно окинул вокруг глазами: Валька и Федор на месте, осматривают комбайны. Огурец свой уже завел и выводил на полосу. Солнце поднималось огромное, рыжее, мигом слизнуло росу и высветило, озарило хлебное поле, наполовину пустое. Даже не верилось, что эту половину они убрали вчетвером. Как не верилось, что они сумеют убрать и другую половину, переехать на новое поле и что там после них останется такая же картина: длин­ ные, изгибающиеся ряды соломы и короткая, жесткая стерня, которую вот-вот распорет плуг. Иван направился к комбайну, но тут увидел кошевку отца. Пен­ тюх, недовольно вскидывая головой, бежал необычно быстро. На стерне за резиновыми колесами оставался мятый, блестящий след. Яков Тихонович, остановив Пентюха, с кошевки не слезал. Сидел и ждал. Это было на него непохоже и настораживало. Даже Федор не­ ловко и увалисто заспешил к кошевке. Яков Тихонович потрогал жестким пальцем усы, окинул взглядом мужиков и резко заговорил: — Значит, так. Только что с председателем толковал: через два дня дождь. Беспокоится за это поле, сами знаете — семенное зерно. Убрать в первую очередь и до дождей. Задача ясная? Машины подо­ шли, с отвозкой дело наладится. Иван невольно оглянулся назад. Ему показалось, что неубранная пшеница стоит не на половине поля, а на всем пространстве, ярко освещенном утренним солнцем. — Два дня?—угрюмо переспросил Федор.—Ну, ему из кабинета видней, а тебе, Тихоныч, должно быть понятней. — Позавчера два новых комбайна пришли. На центральной усадьбе стоят. Садить на них некого. Сегодня двое из райцентра приезжают, с леспромхоза и с ремзавода. Вот председатель хочет их вам на помощь бросить. Они в прошлом году тут работали. Если, сказал, вы не будете против... — Опять — помощнички! —Федор выматерился.— На их гля­ деть— сердечный приступ наживешь. Иван вспомнил прошлую осень: комбайн, зигзагом ползущий с поднятой жаткой прямо по хлебным валкам, клочки нескошенной пшеницы, пустые бутылки, брошенные на полосе... Нет, надо отказать­ ся от помощи. Но голова невольно поворачивалась назад, и он видел неубранное поле, пугающее своими размерами. Яков Тихонович внимательно смотрел на сына и в его взгляде нетрудно было прочитать: «Вот она, твоя минута, Иван Яковлевич. / Доказывай свою правоту». Грех самому себе признаться, но Яков Тихонович, тревожась и беспокоясь, был доволен, что шибанул сына, как о стенку, о прямой вопрос. Побудь, дорогуша, в такой шкуре, а потом вылезай на трибуну и обвиняй во всех грехах. Давай. По- 61 •