Сибирские огни, 1986, № 9

Васенин еще выпутывался из последней фразы, а она уже смеялась кому-то через стол. Он осекся на полуслове. И остался стоять за ее чужой спиной — как извозчик на заднем дворе. И вся ее свита, только что с ревностью наблюдавшая за ним,— кто это столь отважно приблизился к королеве? — утратила к Васенину интерес, громко заговорила о своем. «Море показало язык»... Он постоял несколько секунд и тихо отошел. На демократических антресолях к Васенину кинулись две знакомые издательские дамы, которые давно уже, как видно, следили сверху за его светскими манерами. Дамы не любили «эту кривляку», покинутые всеми, ревновали к ней мужчин — и теперь старались повышенным вниманием к Васенину утешить его и вознаградить себя. Н О Ч Ь Там, на антресолях, Васенин досидел до последнего звонка, когда ушел уже и организованный санаторием автобусик, и последний рейсовый. Он пытался постичь истину. Истина открылась ему, протрезвевшему до дрожи, на перевале, когда один, среди куинджиевской ночи, топал он из большого города в маленький. «Нет,— думал Васенин, вбивая каблуки в асфальт.— Вечность не показывала мне язык. И море не дразнило меня. Только и делов у моря, чтобы дразнить нашего брата... Наоборот — оно одарило меня. Окатило однажды соленой волной, осыпало янтарными брызгами, ударило в глаза ослепительным светом!.. Вспомни ту свою осень. Пусть одну. И будь благодарен морю! И любви! И шаманящей женщине!.. Не суетись. Не будь мелок —и все мелкое отлетит от тебя, как шелуха»-