Сибирские огни, 1986, № 9

Я назвался. Гену подбросило на кровати: •— Слу-шай!.. Ты же про меня писал. — Когда, Гена? Где? Не припоминаю. — Ну как же! Книжка у тебя есть, я название только забыл! Там случай описан, на рыбалке. Парень на моторке крутится возле берега, рыжий —ха-ха! рыжий!.. Петька это был Савельев! — крутится и кореша своего матерно из кустов вызывает. А кореш — его с берега-то не вид­ но — тоже матерно отвечает: подождешь, не облезешь!.. Ну, вспомнил?.. Дак это я в кустах-то сидел тогда! Я! — Погоди, Геннадий... У меня же пригородная местность описы­ вается. А ты вон где живешь. — Дак я сколько в деревне живу? Пятый год. А до этого —рас­ сказывал же —в городе жил... У нас тогда черви кончились. Он меня высадил, я червей наковырял малость, и тут меня... ну, присел, в общем, на корточки. А он орет и орет, хайлает. Я его и послал подальше. А ты, значит, там был? Ну, елки! Это надо же так! Мне ребята говорят: про вас с Петькой в книжке написано. Я прочитал —точно! Один к одному: местность, все! Только у тебя он Гошку вызывает, а он Генку кричал, меня! Ты спутал... Или нарочно поменял? Василий Иванович слушал, слушал и не выдержал, взорвался: — Тьфу! Вот он — герой наших дней! Образец для подражания! Сидит в кустах, обормот, сквернословит на всю округу! А его —раз! — и зафиксировали! Увековечили для потомков! Правильно! Так и надо! Давайте возвеличим их — матерщинников, алкашей! У нас ведь других нет, настоящих тружеников! Мы их не находим, не видим! Василий Иванович рассчитывался с Геной за вчерашнее. Вчера еще они задрались, с утра. На завтрак опять принесли кашу, залепуху непроворотную, то ли яч­ невую, то ли перловую — невозможно разобрать. . — Хоть бы раз гречкой побаловали,— недовольно проворчал Васи­ лий Иванович. — Дома побалуешься,— утешил его Гена.— Собственной. Закажешь жене —она тебе наварит полный чугунок. — Мы гречиху не сеем,— сказал Василий Иванович.— Условия не­ подходящие. И вообще... трудоемкая очень культура. — Во! — нацелил в него ложку Гена.— Так и скажи: невыгодно! А то —условия... Слышь, Яковлевич! Не сеют они гречку. И мы не сеем, тоже, понял, на условия ссылаемся. А лопать все хотим. Гена выступал беззлобно и не одного Василия Ивановича имел в виду, но тот принял все только на свой счет, помрачнел еще больше. А вечером смотрели телевизор. Шел сборный концерт. Василию Ивановичу все не нравилось. Пятеро молодых грузин в белых штанах пели песню. — Бригада целая! —страдал Василий Иванович.— На одну песен­ ку! И каждому полная ставка идет. Ишь, жеребцы какие! В оглобли можно закладывать. Грузин мы не пожалели. Действительно, сытые были ребятки. Но Василий Иванович имел неосторожность напасть на Хазанова: — Вот кого не люблю! Перекосоротит морду, дурачком прикинется! Миллионер уже, наверное. Моя бы воля — я бы его давно запретил. Гена, только что вдоволь нахохотавшийся, завелся: — Соли он тебе на хвост насыпал? Запрещатель... И до ты за его деньги переживаешь? Он их не задаром получает. — Не задаром?! Да он же одно и то же гонит, про свой калинарный техникум! Который год уже. Надоело! — А ты разное гонишь? Тоже про одно талдычишь. Да еще по бумажке. Василий Иванович заупорствовал: — Несравнимые вещи, дорогой' Мы хлеб выращиваем. Мясо! А пока не будет хлеба и мяса —ни песен, ни басен не будет. 25