Сибирские огни, 1986, № 9

воры не действуют. Когда он слышит дурацкое внушение: «Мой лоб совершенно спокоен»,— ему начинает мерещиться беспокойный, суетя­ щийся лоб, что-то вроде гигантской инфузории. А фраза: «Надо мною изумрудная зелень крон»,—вызывает у него судороги. Я понимаю его: от «изумрудной зелени крон» можно озвереть. А Ва­ силия Ивановича слова эти особенно ранят. Изумрудная, видите ли... Веточный корм! —вот что она такое. Опять ведь придется веточный за­ готавливать. Здесь в городе начали перепадать дожди, а там — он зво­ нил недавно домой —и капли еще не капнуло. Покосы выгорают. Через день заходит Эллегий Павлович, простукивает одного из нас, давление измеряет, интересуется самочувствием. Сегодня моя очередь. — Ну-с, как себя чувствуем? —спросил Эллегий Павлович. — Да знаете... несколько лучше, чем вчера, —я незаметно подмиг­ нул Гене. Это мы с ним сговорились —так отвечать. Жалйо Эллегия Павловича. Уж больно откровенно он огорчается, когда мы жалуемся: «Не чувствую изменений, доктор». — Так,—Эллегий Павлович повеселел. И тут же напустил на себя строгость: брови сдвинул... а глаза довольные. —А не примечаете в ка­ ком положении вам легче: когда сидите?., или когда ходите? — Когда лежит,— подсказал Василий Иванович. Эллегий Павлович покивал головой. — Н-да... Сидеть вам следует как можно меньше. Особенно вот этак —склоняясь вперед. Это и я сам знаю. Стоит часа полтора посидеть за машинкой —и готово: нога немеет, в позвоночник будто кол вбили. — Да не получается без наклона-то, забываюсь. — Попробуйте писать стоя. Заведите конторку — и стоя. Как Хе­ мингуэй. Тут я уж возроптал. — Да стоя-то, Эллегий Павлович, еще тяжелее. На одной ведь ноге приходится стоять. — Тогда чаще меняйте положение. Посидели, походили, снова по­ сидели. И диктуйте на магнитофон. А секретарша потом перепишет. Ба! Никак он с классиками меня путает? Это у Константина Симо­ нова секретарши да стенографистки были. — Вот тебе и легкий труд!—подытожил Гена, когда Эллегий Пав­ лович ушел.— Выходит, и твое дело швах, Яковлевич? Меняй профес­ сию. — Ничего, пусть лежа пишет, зубами,— мрачно сказал Василий Иванович —Один целую книгу так написал. Зажимал карандаш в зубы и шпарил. Василий Иванович, похоже, начинает тихо презирать меня. И я до­ гадываюсь за что. Воды нет! А этот... писака! —лежит тут, как бревно, пальцем о палец не стукнет. И опять —я понимаю Василия Ивановича. К журналистам, к литераторам идут у нас нынче, как в последнюю инс­ танцию, когда уже и прокурор бессилен помочь. Ну, а здесь что подела­ ешь? Даже позвонить неоткуда. Только из кабинета Эллегия Павловича. Ходил я к нему, предлагал: «Давайте в редакцию позвоним. У меня там знакомые. Продиктуем сейчас письмо. Наша палата подпишется, из дру­ гих кто-нибудь. Пусть они тряхнут эту контору. Сколько можно тер­ петь?» Эллегий Павлович побледнел, руками замахал; «Что вы! Это же все бумерангом возвратится — и по мне! Откуда кляуза, из какого отде­ ления? От Синченко? Меня съедят потом! Вам-то что —выпишетесь... Нет-нет-нет! Умоляю!» Я все-таки позвонил. Из соседнего корпуса, по телефону-автомату. Трубку ладонью прикрывал, чтобы стоящие в очереди больные не услы­ шали. Знакомый завотделом ахнул: «Три недели! Да вы, наверное, за ­ вшивели там?!» — Только ты меня не называй,—попросил я.—И, вообще, не ссы- 20