Сибирские огни, 1986, № 9

разбортовал —и ку-ку. Обратно его на попутке привезли, скрюченно­ го. Прямо в больницу. А до этого Гена жил в городе, работал таксистом. Но, ^во-первых, жена скулила: она деревенская, а там, у тестя с тещей, свой домина — хоть футбол гоняй. Ну, и хозяйство, конечно: скотина, мясо, молоко собственное, не покупное. Во-вторых, самого Гену город крепко оби­ дел. Про эту обиду он так нам изложил: — Взял как-то в центре парня одного с двумя девицами. Вези, говорят, в Бердск. В Бердск им, понял, понадобилось на ночь глядя... Ладно —попер. Одна со мной села, а парень с другой — сзади. Ну, думаю, эти парочка, им пообжиматься —дорога-то дальняя. Но нет, не обжимаются, не воркуют. И эта — рядом — сидит, как деревянная. Потом те заговорили. И вот же сволочь! По-русски вроде говорят, а ничо не понятно. У меня очко заиграло. Влип, думаю. Монтировочку на всякий случай подтянул под правую руку и встречным таксистам помигал условно: опасность!.. Меня уже до этого убивали два раза. Пытались. И главное кто! Пацанье, сосунки. За Академгородок выско­ чили — кээк меня чем-то тяжелым сзади ахнут! Ну, у меня репа, види­ те, какая — я сразу не вырубился, достал этого фраера монтировкой наотмашь. А девка, которая рядом,—давай меня резать. Во, смотри­ те!— Гена отгреб остатки кудрей над ухом, показал неровный шрам.—Девка —это надо же! Режет меня, гадина, тычет ножиком! А я уже поплыл от удара —и носом в баранку... Хорошо, ребята успели подскочить на двух машинах, а то бы конец...— Гена помолчал.— Вот после этого случая и решил: не-е, уезжать надо. На четвертый раз точно зарежут. — В районах-то разве шпаны нет? —вступился за город Василий Иванович. — Да везде ее... Гена умолк. И мы тоже молчали, переживали этот дикий факт. — Ну, хорошо! — Гена сел на кровати. Ложился легко, а сел с кряхтением.—А теперь вот —что? Тяжелую работу нельзя. Проситесь, говорят, на легкий труд. А на какой легкий? Я же здоровый мужик, я молодой еще. Ну, лысый. Дак это от природы, у нас в роду все мужики льісые... И по хозяйству —тоже. Мешок картошки поднять не могу. Баба не верит: придуриваешься! Об тебя, черта, поросят бить можно... Как жить дальше? Это он меня почему-то спросил. В упор. Круто он забирал, Гена. Не знал я, что ему ответить. Меня само­ го, может, эти же вопросы мучали. — Ты кому тут жалуешься? —недовольно заворочался Василий Иванович,—Он тебе что — профессор? Или председатель профкома? — Да, конечно,— сник Гена.—Его не колеблет. Легкой работы искать не надо —и так легкая: сиди-посиживай. Мы с Василием Ивановичем вышли на воздух, покурить, и Васи­ лий Иванович спросил: как вам, дескать, душа новоявленная? Видать, Гена не понравился ему: разговорчив больно, не' по чину, и бес­ церемонен. Я ничего не успел ответить, потому что увидел брата. Брат сидел на скамейке, смотрел вверх, на окна нашей палаты —усталый,, не­ бритый, дорожная сумка стояла возле ног. Значит — прямо с поезда. Тут мы и заговорили о дяде Грише. — Хорошо, что ты не поехал,—сказал брат. Он был расстроен. Мне показалось — даже усы у него как-то обвисли. Срамотищи он там, оказывается, натерпелся. Подвыпивший Шурка прямо на поминках, за столом, начал вы­ яснять: кому же теперь достанутся оставшиеся от дяди Гриши семь­ сот рублей? А главное —дом? Кому? Они-то с женой не прямые наследники. Вообще — никакие. Но помер-то дядя Гриша у них. Зака- пывал-то он, Шурка. Дак кому?.. Жена понесла на Шурку: дурак, те­ теря! Триста рублей выхватил и рад. А где они? Вот — все здесь. А 16