Сибирские огни, 1986, № 9

теперь с похоронными лицами. Да! Но как они втащили в автобус такую громадину? Я оглянулся украдкой и —царица небесная! — увидел в задней стене автобуса широкую двустворчатую дверь. Это был на самом деле катафалк! В гробовом молчании доскреблись мы до города. Я тоже закаме­ нел, не мог отлепить взгляда от блестящей. ручки холодильника. Убиенный младенец окончательно завладел моим воображением. Гос­ поди! Только бы не распахнулись дверцы на какой-нибудь выбоинке! Возле железнодорожного вокзала я вышел —дальше было не по­ путно. Водитель зловещего «летучего голландца», такой же молчали­ вый' и загадочный, как его пассажиры, принял мою трешку, не повер­ нув головы. Я выпрыгнул прямо в привокзальную людскую сутолоку — и здесь только спала с моих глаз пелена. ' Я вдруг увидел то, что должен был увидеть, да, собственно, и увидел, в первую же минуту. Ведь они же просто удерживали коленями холодильник, чтобы не ерзал и не содрогался. Тридцать километров изо всех сил сдавливали его бока, упираясь окоченевшими руками и задами в скамейки. Боя­ лись даже рты раскрыть, черти. Вот это выдержка! Я рассмеялся. Я оттолкнулся от земли и зашагал, вольно пома­ хивая руками этак сверху вниз, и оттого словно бы подлетывая при каждотн шаге. И так я шагал, припархивая, пока меня не обожгла мысль: «А чего это я машу двумя руками? В одной должна быть сумка!» Сумки не было. Елки-палки! Полтора ведра отборных, ядре­ ных, свеженьких —с куста — помидоров увозил в неизвестном на­ правлении автобус-призрак. Да что же это такое?! Да сколько же можно-то?! Я опустился на ступеньку гастронома и, кажется, заплакал. Не помидоры оплакивал я,—они оказались только последней кап­ лей, переполнившей чашу;— а две недели, попусту спаленные в «голу- бятенке», высеянные в сортир мысли и чувства, обессиленную Обь и обессиленного себя, свою растрепанную душу, нелепую свою жизнь. Вся-вся виделась она мне нелепой — прошедшая, настоящая и бу­ дущая. И, конечно, прозвучала надо мной сакраментальная фраза: — Во как нарезался с утра, орелик! И ведь не молоденький — голова, гляди-ка, белая. ...Потом я лежал на диване,.уткнувшись лицом в подушку. Маял­ ся. И, как в кино, возник на пороге старый институтский друг. Преоб­ разователь Севера, главный инженер некоего могучего строительного треста, он прилетел из Якутии (восемь часов лету с двумя посадка­ ми —полторы минуты экранного времени). Сценарий нашей встречи через многие годы, может быть десяти­ летия, мысленно был написан мною давно, еще на последнем курсе института, когда одолел меня зуд писательства и я смутно прозрел свою будущую судьбу... Друг —по сценарию — заявлялся глубокой ночью и непременно зимой. Зима нужна была для колорита: собачьи унты (на друге), кухлянка, сосульки в бороде (за полторы минуты экранного времени сосульки, конечно же, не успевали растаять). А вот я: на мне вязаная рубашка, горло укутано шейным платком, лицо бледное, под глазами темные круги, виски пробила благородная се­ дина. Я, понятно, не спал всю ночь, я работал. Настольная лампа освещает небрежно отброшенные испещренные страницы, и ту, почти девственную, на которой дымится очередная недописанная фраза. Мы молчим, не торопимся начать разговор. Я достаю из буфета початую бутылку коньяка, две рюмки, ставлю на край стола. Сильный мой друг —землепроходец, большой начальник — выщипывает сосульки из бороды, уважительно косится на результаты моего ночного бдения. Там — мудрость, там — прозрения и пророчества, там, возможно,— ответы на вопросы, которые мучают и его в бессонные ночи... Я не узнал друга. Он стоял передо мной —не в унтах и кухлянке — в хорошо пригнанном джинсовом костюме, гладко выбритый, моло­ 11