Сибирские огни, 1986, № 9

^0Т’ что®ы мотнуть воздуха, но вместо воздуха захлебывался мерзкой, вонючей жижей. А вокруг никого. Выплюнув изо рта черные сгустки, он перевер­ ни™ па СПИНУ- хотел увидеть над собой небо, но и неба над ним не . устота бездонная. Он смирился, что выхода ему отсюда не будет, лежал теперь спокойно, дожидаясь последней минуты, уже равнодуш- о чувствуя^ как^ зализывает его, тянет вниз жидкая, но цепкая, дьявольской силой черная грязь. Обреченно закрыл глаза. Прислушал­ ся, как бухает сердце. Реже и глуше. И тут ему захотелось подумать и вспомнить. О чем-нибудь хорошем, что-нибудь светлое. В последний раз. но глаза застилало туманом, грязь плотно и надежно держала за руки, за ноги, сковывала тело, и светлого он вспомнить не мог, а значит, и подумать о нем. Совсем другое накатывало: из серого полу­ мрака выплывало темное от страха и боли Любавино лицо с остановив­ шимися, неживыми глазами. Когда оно таким было? «Да не этого я хочу. Не хочу я это вспоминать!» — хотел закричать Виктор, но только хриплое, невнятное бульканье вырвалось изо рта. А Любавино лицо приближалось вплотную. Он вспомнил. Оно было таким, когда он ее бил, когда она, защищаясь, поворачивалась к нему боком, а его кулак натыкался на что-то мягкое, зыбкое и он, в одержимости злобы, хотел это мягкое, зыбкое пробить насквозь. Да ведь это была жизнь, жизнь его ребенка запоздало и горько услышал он, словно не от самого себя услышал, а кто-то сказал ему со стороны. И он пробил эту жизнь. Вдруг, подпрыгивая, дергаясь перед его усталыми, измученными глаза­ ми одна за другой замелькали, закружили странные картины со цветом, запахом и звуком: тесная кабина с бензиновым перегаром, молящий крик, бьющий в уши, тугие мешки с зерном, железная тяжесть заводной рукоятки и тупая отдача, когда эта рукоятка ударилась в живое тело, и еще какие-то ветки, тоненькие, жидкие, пытающиеся выпрямиться, ветки на стройных стволах, а стволы у основания затесаны топором и мертвы. Он попытался еще раз вырваться, дернуться, закричал. Все исчезло. Скорей бы окончательно засосала грязь, и он бы затих, успокоился под ее толщей и в ее мерзком запахе. Но что это? Кто-то вытаскивал его. Сильными, короткими рывками поднимал вверх, пытаясь поставить на ноги. Вырвал, поставил. По лицу заскользила суровая материя, стирая Грязь. Он с трудом разлепил глаза. Высокая костистая старуха в длинной, белой рубахе, с растрепан­ ными седыми волосами держала его и не давала упасть. Крепкие руки вцепились в плечи и от них будто вливалась новая сила. Он сделал пер­ вый шаг, тяжелый, мучительно-маленький, словно неразумный ребенок, только-только начинающий ходить. Качнулся, но крепкие руки помогли устоять. Тогда он сделал еще один шаг. Снова его мотнуло, уже в дру­ гую сторону, и снова крепкие руки не дали упасть. Он даже не подумал, не задал себе вопроса — откуда появилась эта старуха? Кто она? Он ухватился за нее, как тонущий судорожно хватается за спасательный круг, нутром чувствуя, что спасение близко. Грязь была такой же цепкой, липкой и по-прежнему несло от нее нестерпимой вонью, но что-то уже маячило впереди, брезжило и давало надежду, Долгим-долгим показался Виктору путь. Но было легче, он знал — спасется. Еще немного, а там — березки. Он не заметил, когда и как пошел без поддержки. Вот сейчас — березки. И он их увидел: жидень­ кие, сухие ветки с нераспустившимися почками. Значит, не будет ему спасения? Виктор в страхе оглянулся назад — где же старуха? Но она уже уходила в глубину поля, спокойно, неспешно, словно уплывала. Ее белая рубаха таяла, исчезала, как тает и исчезает туман, когда под­ нимается солнце. Виктор упал прямо к изуродованным березкам, заорал, без слов, вкладывая в свой неистовый крик и ужас, и мольбу, и надежду на про­ щение и спасение. 125