Сибирские огни, 1986, № 9

периоды), высеивал написанное в уборную. Бумажки летели во тьму зева беззвучными новогодними снежинками... Так продолжалось недели полторы, пока, топча этот несуразный маршрут, я не вытоптал злобно колющую мысль: «Вот место, кото­ рого достойны все твои сочинения. Все, все! —не пытайся защититься прошлым». Прошлым защищаться бесполезно. Другие могут защитить тебя, сам же перед собой ты беспомощен и наг. Сколько не перелисты­ вай страницы когда-то написанных тобой книг, сколько ни вспоминай добрые рецензии — легче не станет. Ты пуст сейчас — и это главное. Пуст сейчас —и, значит, бездарен навеки. Я стал уходить на Обь. Говорил себе: отдыхай, раз не пишется. Отдыхай, чего маршься? Лето проходит. Обь протекала в километре от ворот дачного кооператива. Она делилась здесь на собственно Обь и обводной канал, ведущий к шлю­ зам. Укрощенная жарой река выглядела жалко. Языки песчаных от­ мелей вылизывали ее почти до середины. Красный буй пьяно мотал башкой на мелководье. Выше, за плотиной, цвело Обское море. Продукты цветения пере­ ливались через шлюзы в нижний бьеф, истолченные в мельчайшую взвесь, ровно зеленили воду. В будние дни на пляже было пусто. Кружили чайки, да звонкими голосами сквернословили облепившие буй дети — компания хулигани­ стых пацанов из ближней деревни Нижней Ельцовки. Они пытались положить его на бок и удержать в таком положении. Буй выпрямлял­ ся ленивым ванькой-встанькой. «Чего тут поворачивать-то... на юг? —думал я, глядя на обезво­ женную реку.—Часть какого стока?», Раскаленный добела песочек жег меня снаружи. Тоска грызла изнутри. Это неправда, что нет мук сильнее муки слова. Есть. Мука бес­ словесности, каменной немоты. Камень —тяжелый, горячий, набуха­ ющий, словно квашня,—распирал мою грудь. Мне страшно было заплыть: казалось, я сразу пойду ко дну, как жернов,—никаких колос­ ников к ногам привязывать не потребуется. И я не выдержал. Однажды утром позорно бежал с дачи, громко проклиная неповинную «голубятенку». Уже за калиткой догнала меня теша. Теща гналась за мной, задыхаясь и кренясь набок под тяжестью полутораведерной сумки с помидорами. — Хоть помидорчиков увези домой,—сказала.— Чего там есть-то будешь? И тут лишь я обнаружил, что убегаю босиком. Я повесил сумку на штакетник, вернулся в «голубятенку», надел туфли. Неожиданных союзников моего бегства ниспослало мне провиде­ ние. Сразу же за воротами кооператива вдруг остановился обогнав­ ший меня служебный автобусик, призывно бибикнул и раскрыл дверцы. — В город? —спросил я, запрыгнув в салон. Молчание было мне ответом. Странные, окаменелые люди сидели на скамейках, расположен­ ных вдоль бортов автобуса,—двое мужчин и две женщины. Напряже­ ны были их спины, не касавшиеся стенок, неподвижны руки, впаянные в скамейки, запечатаны уста. Остановившимися, скорбными, как мне показалось, глазами смотрели они все на огромный холодильник, стоявший между ними. Так сидят родные и близкие в катафалке, воз­ ле гроба покойного. Мне сделалось не по себе, рредставилось на минуту, что там, внутри, лежит убиенный младенец —и эти люди, по причине сокруши­ тельной жары, спешат увезти его домой замороженным. Чушь какая! Я аж головой затряс, отгоняя жуткое видение... Да нет, наверное, все- таки что-нибудь полегче. Возможно, у них сгорела дача, и холодиль­ ник—единственное, что успели они выхватить из огня. Вот и сидят .10