Сибирские огни, 1986, № 9

Если бы так же хорошо было все остальное, невесело подумал Валька. Дома было плохо. Анна Акимовна никак не могла успокоить­ ся, написала старшему сыну письмо, и тот пообещался в скором време­ ни приехать. Отписывая матери об этой новости, он сделал, специально для брата, приписку: «Ты, парень, дурью не майся. Собирай манатки и давай ко мне. Еще спасибо будешь потом говорить. Короче, сам приеду и обо всем потолкуем». Но как можно разговаривать на разных языках? Не понимала его мать, а уж про брата и говорить нечего. Кажется, только отец мог понять его, но что отец... Гриша не просыхал уже неделю, куролесил по деревне и домой приползал на четвереньках. Плакал, размазывал по лицу сопли и слезы, жаловался: «Судьба у меня такая... Валька, слышишь, с-судьба у меня не выплясалась...» С отцом надо было что-то делать. Вчера Валька снова предложил матери отправить его лечиться, но Анна Акимовна разозлилась и на­ кричала на него. «На белые простынки! —кричала она. —Таблеточки ему на подносике?! Черта лысого!» Валька смотрел на лицо матери и впервые, стыдясь своей мысли, подумал, что мать злая. И свое зло за неудавшуюся жизнь она вымещает на отце. Ей жалко саму себя, жалко загубленной молодости, а раз так случилось, должен быть ответчик. И этот ответчик оказался под рукой. Отец... Валька умел понимать дру­ гих людей, умел понимать чужую боль и свою мать он тоже понимал, но не мог согласиться с тем, как она смотрит на отца, —равнодушно, отстраненно, а тот катится и катится вниз, уже ничего не видя в мут­ ном, хмельном тумане. Горько и больно Вальке, чуть не до слез. Но не хватает у него силы спорить с матерью. И вчера тоже не хватило. Выждав, когда она прокричится и успокоится, Валька спросил, хотел уяснить для себя: Мам, а ведь раньше он не. был таким. Ты же помнишь? — Все я забыла, всю память у меня отшибло. Паразит этот последнюю кровь выпил. Всю жизнь он таким был! Нет, не соглашался Валька. Он ведь помнит. Помнит себя малень­ ким, а мать и отца еще не старыми. Они втроем сидят на телеге и едут в березовый колок резать ветки на веники. Мать с отцом поют песню, на всю жизнь остались в памяти слова «На муромской дорожке стояли три сосны». Было, было... Солнечный свет сквозь березовые ветки, поскрипыванье телеги, запах терпкого конского пота и безмятежная детская радость, когда он засыпал на теплых коленях матери, а на го­ лове у него лежала шершавая отцовская ладонь. Но это было давно. Образ того отца, поющего вместе с матерью, начинал колебаться, как в тумане, колебаться ' и уплывать. А на смену ему приходил совсем другой — беззубое, вечно пьяное лицо и хриплый, плаксивый голос: «Судьба у меня такая...» Отец заставляет забыть себя прежнего. Не­ ужели Валька со временем забудет, и неужели он тоже возненавидит его, как и мать. Валька этого не хотел. Он хотел отправить отца на ле­ чение, надеялся... Эха-ха... А время между тем шло, и машин не было. Огурец выщелкивал из пачки третью папиросу, Федор успел накланяться, разминая свою ши­ рокую поясницу, а воздух над дорогой по-прежнему оставался про­ зрачным, не замутненным пылью. Иван нетерпеливо топтался на одном месте, сосредоточенно жевал соломинку и сплевывал. Молчаливое беспокойство охватывало всех. — Слышь, Ванына, они там, хмыри, спать легли? — Завалились после обеда, чтобы жирок завязался,—подал голос Федор.—Или в баньку подались, суббота седни. — А может, авария? —скромно предположил Валька. Так они стояли, переговаривались и все смотрели на дорогу, кото­ рая была пустой. — Я поехал, ждите. Иван стал заводить свой мотоцикл, но тут на своей телеге показал­ ся Евсей Николаевич. Кинулся к нему. 109