Сибирские огни, 1986, № 9

только один звук: по-кладбищенски тоскливый звук молотка. Он раздавался глухо, нервно, вгонял в податливое дерево острые, железные гвозди и захлебывался от своей спешки, промахи­ ваясь и стукая иногда вхолостую. Так торопятся забить гроб с покой­ ником, чтобы скорей закончить печальный, рвущий душу обряд. По одному, по двое подходили люди, останавливались напротив дома Петра Зулина. Молчали, смотр'ели, как хозяин досками крест-накрест забивает окна. Затейливо вырезанные наличники с белыми цветочками и голубками, крепкие, ладно подогнанные бревна, не тронутые еще ни одной трещиной, веселый, тоже резной, карниз и даже деревянная вер­ тушка на крыше — все было живым и радовало глаз. Но радовало пос­ ледние минуты. Крест-накрест ложились серые доски, влезали в дерево ост­ рые гвозди, и дом на глазах становился незрячим, старым и бро­ шенным. Было ясно, что без живого духа, без хозяйского догляда жизнь ему отмерена короткая. По счету это был двенадцатый дом — первые начали заколачивать по осени, когда управились с огородами. Тогда же закрыли медпункт. Теперь, ходили слухи, на очереди школа, а там, по всему видно, доберутся и до магазина. — Непроспективные мы, на обочине. Вот теперь на проспект будем выбираться,—тихо вздохнул кто-то из толпы. Мария слышала этот голос. Слышала и думала, что мечта ец* выстраданная и давняя, как тяжелая дорога, отодвигается и уходит в необозримую, не видную глазу даль. Долгие-долгие годы она мечтала: вот кончатся холодные и голодные времена, и уже ничто не вытолкнет жителей из деревни. Ведь издавна гнали с родной земли голодуха, нужда, войны да иногда чужая воля. А теперь ничего этого не было: сыты, одеты, обуты, война не грохочет и не гонит никто. Но зато нет главного — будущего деревни, на которой поставили крест. И уходит народ, так густо уходит, как никогда еще не уходил. Никогда еще не была Белая речка под такой угрозой —остаться, без жителей, разва­ литься и загинуть в крапивном засилье. С тревогой и отчаянием ждала Мария —что же дальше? Петр Зулин вбил последний гвоздь. Подергал доску — прочно ли? —сунул молоток в карман фуфайки и пошел к людям. Глаза дико­ вато сверкали. Закрыл за собой калитку, глянул в дальний конец переулка, где стояли две машины, загруженные домашним скарбом, и дернул черноволосой, цыганской головой, словно хотел встряхнуть наваждение. иРвалось у Петра сердце, и рвалось оно у Марии. Хозяин, настоя­ щий хозяин, каких она всегда любила и ценила, уезжал из деревни. Он еще раз дернул головой и через силу выдавил: — Ну вот, соседи... чего теперь... прощевайте... — Господи! —со слезой отозвался ему женский голос,— Высохнет наша речка, совсем высохнет! Все. Теперь надо повернуться, идти к машинам, садиться в кабину и ехать. Но Петр, расставив ноги в блестящих от солидола сапогах, чего-то еще ждал, что-то ему еще нужно было. И тут подошел Яков Ти­ хонович. Вот что надо! Выкричать, выплеснуть обиду и злость. — Что, Тихоныч, уговаривать?! Где оно, твое обещание? Профу­ кали деревню, мать вашу так! Петр кричал, что не верит больше обещаниям, что больше его здесь никто не удержит, что плевал он на все и пусть теперь дураков ищут в другом месте. Яков Тихонович молча и виновато слушал. Не­ чего ему было ответить. Не только Петру, у которого больная жена, всем обещал, что медпункт не закроют и школу с магазином не тронут Закрыли и тронуть собираются —он уже знал. Потому и молчал А Мария, не уставая, просила его: «Яша, придумай, помоги, не дай про­ пасть Белой речке! На тебя надеюсь! Неужели ничего нельзя сделать* Яша!» 106