Сибирские огни, 1986, № 9
стой и основательной, на Виктора Бояринцева. Казался он ^ему вре менным человеком. Это как одуванчик, что стоит на толстой сочной ножке, пушится, радует глаз, пока тихая погода, а чуть дунет ветерок, и разлетелась аккуратная, кудрявая головка на все четыре стороны поминай как звали, ни собрать, ни разыскать. Чем больше он маялся нелегкими думами, тем чаще и каждый раз ярче и четче возникали в памяти аккуратно затесанные комельки берез. Корни... Корней-то не было. Высохли без них березки, ненадежно стояли, шатко. Но ведь прежде, чем Бояринцев стал рубить корни бе резок, кто-то отрубил, еще раньше, корни у него самого в душе... Чувствовал Яков' Тихонович, что где-то близко разгадка, что он уже вплотную подступил к ней. и А Виктор Бояринцев, о котором думал сейчас Яков Тихонович, отстав от женщин, с которыми была и Любава, шел следом за ними. Дождался конца песни, дождался, когда тесная куча распалась и все разошлись по домам. Ему повезло, у Любавы не оказалось попутчиц. Она одна торопилась по темному переулку к дому бабы Нюры. Виктор без труда догнал, пошел рядом. Любава вздрогнула, отшатнулась, заторопилась еще сильнее, но ее мелкий и дробный шаг не мог сравниться с шагом Виктора, широким, размашистым. И юни шли рядом. Ни единого слова. Кончился деревянный тротуар, влажная трава при глушила звуки, и они по-особому чутко и явственно различили тяжелое, напряженное дыхание друг друга. Виктор опередил Любаву и спиной крепко придавил калитку. — Пусти. Он молчал и стоял на прежнем месте. — Пусти. Я все сказала. Виктор не знал, что ему говорить. Понимал только — больше такого случая судьба ему не отпустит и, понимая, безнадежно и отчаянно ахнув, резко, словно ему подсекли ноги, встал на колени. Любава испуганно шарахнулась. А Виктор продолжал стоять, подняв вверх голову. В Любаве искал он сейчас защиту от самого себя, только с ней, когда она рядом, он смог бы вычерпать из себя эту муть. Только с ней. Должна же она понять, не глухая ведь! Ему хотелось кричать, но, стиснув зубы, так, что закаменели желваки, он продолжал стоять на коленях. Любава его сейчас понимала, до последней капельки. Знала, что только она сможет вылечить этого человека, поставить его на ноги, и потребуется от нее совсем немногое, малость — быть рядом. Ах, если бы раньше... А теперь поздно. Поздно и бесполезно бежать за ушедшим поездом, только зря потратишь силы и разобьешь в кровь коленки, запнувшись о шпалу. Нет. Она боком, быстро, стараясь не задеть Виктора, проскользнула в калитку, и он услышал лишь мягкий стук резиновых сапожек на крыльце, да звяк защелки. Медленно и тяжело поднимался Виктор с коленей, словно постарел сразу на несколько лет. Поднялся, старательно отряхнул брюки, сказал то ли самому себе, то ли Любаве вдогонку: — Зря... ГЛАВА ДЕВЯТАЯ I ’ 1 Комбайн задрал подборщик, круто развернулся, сдал назад и оказался один на один с длинным, извилистым валком, последним валком на большом поле, раскинувшемся от трассы до старых, раз весистых берез на берегу реки. £ще недавно оно пугало размерами, работой, а сейчас, пустое, поникшее, было милее милого. Убранное поле, которое завтра начнут пластать плуги. 102
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2