Сибирские огни, 1986, № 9

ся перед препятствием, но вот наконец насмелился и перемахнул через него. — Ну? —сказал он и так много вложил в это короткое «ну», что мать тревожно вскинулась. Виктор вдруг поймал себя на том, что у него мелко вздрагивают колени, как от страха. Но страха он не испы­ тывал. В нем поднималась тягучая, горячая волна желания: схватить Любаву на руки, прижать к себе, чтобы разом почувствовать ее тело, его незабытый запах. Только в эту минуту понял, как тяжело соску­ чился по Любаве. Нет, что ни говори, а он ее любил. Но встать сейчас, подхватить ее на руки не мог. Мелькнула даже досада на мать —могла бы выйти. Нет, совсем не то... Душил свое желание, и на смену ему приходила, заполняла до отказа холодная злость. — Ну? — еще раз повторил он и в этот раз голос прозвучал еще громче и суровей. Любава, сидевшая все так же неестественно прямо, с откинутой назад головой и широко распахнутыми, тревожными глазами, вздрог­ нула. Это «ну» выбивало ее из прежней решимости. И она, как преж­ де, заколебалась под напором Виктора, под его режущим взглядом. Он всегда надвигался на нее, как трактор, и, как трактор, даже не замечая, подминает под себя тбненькие деревца, так и Виктор, не обращая внимания, подминал ее слабое сопротивление. Еще минута- другая, и если продлится тяжелое ожидание ответа, она не выдержит и расплачется. Тогда —конец. Тогда Виктор будет снова вить из нее веревки, тогда на всю жизнь ее подомнут железные гусеницы. Не под­ чиняться, не бояться —лишь бы только хватило силы. Ей нужно было энергичное движение, рывок, чтобы сбросить с себя старое, ожившее наваждение. Любава вскочила со стула. И сверху, глядя Виктору прямо в переносицу, почему-то ей легче было смотреть именно в пере­ носицу, быстро, срываясь, заговорила: — Я подаю заявление на развод. Жить с тобой больше не могу и не буду. А почему —ты знаешь сам. Она хотела сказать не так, хотела сказать совсем по-другому, но с языка срывались первые слова, какие приходили на ум, деревянные, неживые, но она их все-таки сказала. А это — главное. Это — ее побе­ да. Ради своей победы она ждала его, чтобы сказать, чтобы наконец- то выстоять и не уступить тупому, злому трактору, его невидящим гусеницам. Дело сделано. Не только Виктора, но и саму себя победи­ ла сейчас Любава. Осторожно отодвинув в сторону табуретку, она пошла к порогу, пошла спокойно, перестав неестественно прямо держать спину, словно тугая струна, которая была натянута в ней до звенящего предела, вдруг разом ослабла. За спиной у ней равномерно и громко отстукивали время настен­ ные часы, потом они с присвистом зашипели и отбили семь вечера. На крыльце Любава облегченно вздохнула и так же облегченно пошла со двора. Виктор с матерью по-прежнему, рядышком, сидели за столом. Губы у Виктора кривились в недоброй усмешке, а мать, облегченно вздохнув, протянула руку и погладила его по плечу. — Вот и ладно, Витя. Вот и ладно. Ничего. — Что —ладно? — Хорошо, говорю, что так, по-мирному. — Да что —по-мирному? — Ну, Любу отпустил. Не ложилось — чего уж... — Не ложилось, не ложилось... Ужинать будем? Обрадованная, мать молодухой выскочила из-за стола, побежала на кухню. Загремела там кастрюлями и чашками, а Виктор сидел на прежнем месте, не шелохнувшись. Если бы мать смогла прочитать его мысли, она от страха и от предчувствия несчастья завыла бы в голос, но она хлопотала на кухне, радуясь, что все устроилось по-мирному. 98