Сибирские огни, 1986, № 8

решиться — решилось. И слова сейчас не имели никакого значения. За­ чем? Скорей бы в свою комнату, скорей бы закрыть двери. — Нет, ты уж погоди, красавица. Сядь, будь ласкова, поговорить надо. Любава пересилила себя, вернулась. Присела у стола, напротив свекрови. Перекинула за спину растрепавшуюся косу, тряхнула го­ ловой, откидывая со лба волосы, и покорно сложила на коленях руки. Обреченно и спокойно ждала разговора — никуда от него не денешься. Ее спокойствие и покорность сбивали свекровь с толку. Бедная, она не знала, а если бы и знала, не поняла бы, что случилось с ее снохой. — Ишь, головой-то, как молода кобылка от узды... шарахаться. Скинула, говоришь, узду-то? А дальше как? — Не знаю, —честно ответила Любава и добавила:—Пока не знаю. Морщинистое лицо свекрови дрогнуло, нижняя губа опустилась и запрыгала, но она была старухой властной, крутой и еще умела дер­ жать себя в руках. Поджала губы, лицо снова замерло, как на иконе. — Говорила ему, что чужой кусок в горле застрянет. Не поверил. Эх, сынок, сынок, может, в тюрьме тебе голову поправят да надоумят. Что делать-то будем, Любовь Васильевна? — Не знаю. Если бы знала, давно уж чего-нибудь сделала. — Ну, раз ты не знаешь, то я знаю. Воли тебе, голубушка, не дам. И на Ваньку, и на тебя найду управу. Приструнят. А Виктор вернется, пусть сам и решает — чего с тобой делать. Слушала Любава равнодушно, прикрыв глаза, словно собиралась задремать. Слова свекрови ее совершенно не трогали. — Зря вы это. Поздно теперь. — Ну, это уж моя печаль — рано или поздно. Узду-то замужнюю сама одевала, никто на тебя ее силком не натягивал. Я все знаю? Любава словно очнулась. Подняла голову и выкрикнула с такой силой и с такой тоской, что свекровь даже вздрогнула: — Что вы знаете?! Что вы знать можете?! Вскочила. Бледная, тоненькая, с высоко вскинутой головой, она снова походила сейчас на былинку, которая дрожит, гнется, открытая всем ветрам, но упрямо стоит на земле, не ломается. У двери своей комнаты задержалась, не поворачиваясь к свекрови, еще раз пов­ торила: — Что вы знаете?! Со стуком закрыла за собой дверь, ничком повалилась на кро­ вать, сунула голову под тяжелую пуховую подушку и беззвучно запла­ кала. Вся ее счастливая сегодняшняя ночь была растоптана. И некого винить, думала Любава, винить надо только саму себя. 3 На крыльце маячила красная точка горящей папиросы. «Батя,— вздохнул Иван.— Опять не спит, мается». Два года назад отец и сын Завьяловы остались вдвоем. Их жена, и мать умерла. Давно больное сердце не выдержало и отказало в одно­ часье. Она отошла тихо и незаметно, даже не потревожив соседей по больничной палате, и узнали об этом лишь утром, на обходе. С тех пор и появилась у Якова Тихоновича странная привычка — просы­ паться по ночам и жечь табак. Он сидел неподвижно, уставившись взглядом себе под ноги, курил и о чем-то тяжело думал. Однажды признался сыну: — Понимаешь, Галина снится. Живая. Проснусь — утра не могу дождаться. Говорят, в таких случаях помянуть надо, чтобы не снилась. А я не хочу — пусть снится. Красная точка папиросы несколько раз ярко вспыхнула и погасла. Яков Тихонович долго, надсадно кашлял. Иван не удержался, выго­ ворил: 7