Сибирские огни, 1986, № 8

Тяжело ступая, он направился к носатому рукомойнику. — Постой, Игнат, тамока водицы нету,— от печи подала голос Прасковья.— Я тебе сейчас холодненькой... Сполоснул Игнаха задубелые руки, а вода с них как с гуся, даже кожу не замочила. Пошоркал ладонью об ладонь и произвел та­ кой жесткий шум, будто тер об железо наждачной шкуркой. Этакими ручищами за лицо браться страшно —кожу сдерешь. Полапал мокры­ ми ладонями лоб, щеки — раз, другой,— полез под рубаху. Долго тер грудь в том месте, где сердце, потом провел ладонями по лицу и, не оборачиваясь, протянул руку за рукотерником. Прасковья все это время стояла тут же, за его спиной. Взял полотенце и начал утираться, да вдруг остановился, стал его разглядывать. — А рукотерник-то, мать, никак, с божницы? Прасковья шмыгнула за печь и притворилась, будто ничего не слышит, загремела печной заслонкой. Игнатий понял благую хитрость жены, принялся утираться торжественно расшитым полотенцем. — Ну что, сынок! —сказал дед Ехет.—Хочь ноне и не пасха, а давай-ка похристосуемся, благословись... Дед Ехет троекратно расцеловал сына, смачно прикладываясь то к одной, то к другой его щеке. Вдруг на крыльце заслышался топот ног и гвалт ребячьих голосов. Дверь распахнулась: — Ой, темнеченьки! ^Іаманя! — радостно голосили девки. — Дедунь, а дедунь!..— горланили парнишки. Навстречу детям из кути, как клуха, метнулась Прасковья, заши­ кала: — Цыц — вы, оглашенные! Базлаете, ровно на улке! Ребятишки примолкли. Как ни велик был их соблазн похвастаться только что виденным на улице, а не посмели они гневить почетного родителя. Словно бестелесные, растворились в сумерках тесной кухни, где -ґак сладко пахло горячим мамонькиным хлебушком, а потом вместе с матерью дружно прилипли к подслеповатым окошкам. Бум, бум, бум... Одна тройка на рысях скакала по улицам Богатой слободки, другая через запруду неслась в Барабу. Каждый год, в канун Никольской ярмарки, ' здешние купчишки по совместному полюбовному уговору снаряжали две тройки с ряже­ ными глашатаями. Делались все эти праздничные приготовления в великой тайне, чтобы народ принимал зазывал не за своих заводских, а за бродячих скоморохов. Трогались тройки в озорной путь по Завод-Сузуну всегда в одно и то же время, по девятому удару на заводской каланче. Как ни прятали глашатаев за шутовским облачением, а исконные сузунцы всякий раз узнавали в ряженых своих, заводских поселян. На первой тройке голосил главный заводской цирюльник Никон: Бабы и молодки, Пышечки-солодки! Не проспите ситцы Девкам нарядиться! Церковного звонаря деда Федьку, который скакал на второй трой­ ке по улицам Барабы, выдавал зычный певучий голос, знакомый по гульным песням, до которых он был шибко охоч. А громкость голоса выходила оттого, что был он туг на ухо; у церковных звонарей, по­ читай, у всех такой изъян: делались они «глухарями» от колокольного звона. Доставайте гроши Под товар хороший! Ярманка, ярманка! , Долгожданна ярманка! 80