Сибирские огни, 1986, № 8

— А зачем? Теперь ничего не поменяешь. Да и менять не хочу. Тебя вот только жалко... — Опять за свое. Договорились же! Любава замолчала и примирительно потерлась о его плечо щекой. Вдруг резко протянула руку, крепко сжала его широкую, мозолистую ладонь и повела, как маленького, за собой. Сначала вдоль берега, потом на широкую, выкошенную поляну, посреди ко­ торой неясно маячил приземистый стожок. Он еще не улежался, бока были теплыми, каку остывающей печки, еще дышали запахами июль­ ского разнотравья. Этот запах дурманил голову, от него сильней, напо­ ристей стукало сердце, в нем, сухом и удушливом, растворялся, куда-то исчезал окружающий мир и оставались только жаркие, покорно податли­ вые губы, высокая, вздрагивающая грудь под тонкой материей и обжи­ гающие, как огонь, прикосновения. Ладони будто прикипали, и не было никаких сил, чтобы их оторвать. Хотелось лишь одного — остаться вот так навсегда, навечно. Слушать бешеный перебой своего и рядом стуча­ щего сердца и задыхаться, захлебываться в тягучей, сладкой волне, идущей от сухой травы. Они так долго жили друг без друга, так много думали друг о друге, что теперь, когда снова оказались вместе, торопцлись наверстать упу­ щенное, с такой силой и страстью торопились, что их не брал даже страх, который заключался в одном простом вопросе: а что же дальше? Не сговариваясь, Иван и Любава гнали прочь этот вопрос и оба надея­ лись: со временем все решится, само собой, только не надо подгонять и торопиться. Но как бы ни решилось, как бы ни утряслось, эти тихие, темные ночи отданы им двоим. — Люба-а-ва... Шепот замирал, истончался и наконец растворялся в воздухе, что­ бы тут же возникнуть снова, с еще большей нежностью. А на земле по-прежнему тихо и покойно лежал август, а в самой земле по-прежнему слышался ровный, упругий гул, нескончаемый, как и сама жизнь. ...Домой, в деревню, они возвращались уже глубокой ночью. У око­ лицы, где всегда прощались, Иван свой мотоцикл не остановил. Сухо щелкнула скорость, сильнее заголосил мотор, и прямая, дымящаяся в наползающем тумаке полоса света от фары запрыгала по пустой, сон­ ной улице. — Ой, Иван...—Любава безнадежно вздохнула за его спиной, но больше ничего не добавила, только теснее прижалась, обхватив его рука­ ми за плечи. Но и без слов было ясно, что сегодня они перешагивали че­ рез невидимую черту, а за той чертой для них уже не было ничего, что смогло бы напугать или остановить. Возле большого, старого дома Иван затормозил. Дождался, когда Любава закрыла за собой калитку, поднялась на крыльцо, и, после то­ го как негромко скрипнула дверь, медленно поехал домой. 2 В темных сенках Любава сняла туфли, на цыпочках прощла в избу, стараясь не наступить на скрипучую половицу. Но осторожничала не из-за боязни, а по привычке. И когда в тишине неожиданно звонко щелкнул выключатель, когда вспыхнул яркий, режущий свет, она не испугалась, не вздрогнула, только ладонью прикрыла глаза. Свекровь сидела у простенка, между окнами, одетая в старый темный жакет и в такую же старую, темную юбку. Видно, она не ложилась сегодня спать. Ее морщинистое лицо было суровым и серым, как на иконе. Блеклые, выцветшие глаза смотрели куда-то вбок, в угол! Медленно перевела взгляд на Любаву, спокойно/без злости, спросила: — Нагулялась? Не отвечая, Любава направилась в свою комнату. «Ну не надо, по­ молчи, ради бога»,— молча упрашивала она свекровь. Что должно было 6