Сибирские огни, 1986, № 8
ГЛАВА ПЕРВАЯ 1 С раннего утра, едва проснувшись, ждал Иван назначенного часа. Когда проходил день и наступали сумерки, он выкатывал из гаража старенький мотоцикл, заводил его, оглушая притихшую улицу громким треском, плотно усаживался на потертом кожаном сиденье и уезжал за деревню. Останавливался у березового колка, всегда на одном и том же месте —на повороте узкой, плотно утоптанной тропинки. Глушил мото цикл, валился в высокую, пахучую траву и слушал землю. Он верил с детства, что земля тоже живая. На земле стоял август. Тихий, как нечаянный вздох. С темными но чами, с отвесно падающими звездами, с особо ощутимым по вечерам запахом пыли и дозревающих хлебов. Если раздвинуть траву, прилечь на бок и приложить ухо к прохладному, сухому чернозему, обязательно услышишь неясный, но густой, различимый гул. Будто кровь катит по жилам тугими, размеренными толчками. Без остановки, не зная ни дня, ни ночи. Гонит нутряную силу в дозревающие хлеба, в высокие травы, в пахучие цветы и в белые березы. Вместе с гулом, который шел из глу бины, Иван начинал вдруг различать на земле легкие, невесомые шаги. Поднимал голову и сразу натыкался взглядом на яркий, пестрый пла ток, плывущий поверх хлебной стены. Казалось, он плыл сам по себе, как плывет в безветрии невесомая пушинка. Иван поднялся и увидел Любаву. Она выходила на поворот тро пинки. Легкая, скользящая походка, тоненькая, всегда напряженная фигура, аккуратная толстая коса, каких теперь уже никто не носит, пе* рекинутая на высокую грудь,— все это делало ее похожей на былинку, звенящую на ветру. Всякий раз, когда Иван глядел на Любаву, беспо койство и тревога одолевали за нее, такую хрупкую и беззащитную. — Давно ждешь? —Любава подняла голову, заглядывая ему в глаза. Усталым движением ослабила узелок и опустила платок на плечи. — Не знаю.—Он, действительно, не знал, сколько прошло времени. Вечерами оно для него останавливалось и не двигалось, как затихала и не двигалась рожь, березовый колок и даже воздух. Он накинул на тонкие острые плечи Любавы пиджак, осторожно прижал ее к себе, чувствуя ладонью, как она легонько, словно от озноба, вздрагивает, и они медленно пошли по узкой тропинке на пологий, пес чаный берег реки, сильно обмелевшей за нынешнее сухое лето. Река бы ла непроницаемой и неподвижной, словно течение потеряло напор и вода навсегда остановилась посреди берегов. Но робко затеплились на небе две первые звездочки, их далекий, холодный отсвет упал на середину реки, и отражения, два маленьких, блестящих пятнышка, едва уловимо закачались—нет, течение не остановилось, и река катит по-прежнему. Мимо хлебных полей, мимо деревни, мимо редких, березовых колков, дальше и дальше, к своему устью, к широкой Оби. — Любава... , — Что? * — Люба-а-ва... — Ну, что ты... — Любав-а-а... Только один Иван называл ее так. Больше никто. Для всех осталь ных она была Любой или Любовью Васильевной, а ему нравилось имен но это имя, просторное и певучее,—Люба-а-ва... Она негромко засмеялась, откинулась ему на плечо и неожиданно спросила: — Знаешь, что о нас в деревне говорят? — Догадываюсь. — Ничего ты не догадываешься. — Тогда расскажи. 5
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2