Сибирские огни, 1986, № 8

чать:то мне дома недосуг покедова. Барыня отлучиться не дает. Гостей понаехало. Вот и харчимся с гоподского стола... гг„„„ІГІО Подле Евдокии и ее малых чад как-то незаметно обернулся Ьгорша другим человеком, сердце помягчало и сделался он податливым к душев­ ному теплу. На душе появилось радостное томление. Вскоре девчушки задремали. Сморенные сном, они были такие ми­ лые и беззащитные, словно ангелочки. Егорша помог перенести их на печь. Когда принимал к себе на руки, почувствовал незнакомую тревогу. Он никогда в жизни не держал на руках малых ребятишек, не знал, что они могут так сладко пахнуть, как горячий хлебушек. Ему захотелось поглядеть, как они там, на печи, располагаются. Поднялся на приступку, облокотился на теплые кирпичи. Евдокия ощупывала дочек, и их руки ненароком встретились. Егорша уже собирался убрать свою копытистую пятерню, но Евдокия поймала ее: — А-а-а, попался, дяинька! Вот теперича и не отпустим. А хошь, чтоб отпустили, давай выкуп! —И разом, перестав ребячиться, сказала. —А рученька-то, Егор Иваныч, у вас железная, что твой молот. — Слава богу, не обижаемся... — А я-то думала по вашей худой телесности, вы и взаправду не­ мощный... Евдокия спустилась с печной присдупки: — Ванюшка, а ты что рассиживаешься! Ступай на печь! Не то дя­ денька Егор, не дай бог, что скажет про нас. Мол, у Евдокии-то сынок какой неслух... Ванюшка нырнул под стол, с ходу впрыгнул в большущие отцовские пимы у порога. И, укрывшись с головою шубейкой, выбежал до ветру. — Егор Иваныч, вы, может, допьете? — Погоди, Евдокия, не ^погоняй. Мне и так вольготно,—признался вдруг Егорша. — Ну и слава богу. Мне тоже бывает возле деток так хорошо, так хорошо, что и сказать не умею. Вот семячки полускайте. Каленые. Сама жарила. А я посижу подле вас да попряду... И зажужжало в руке Евдокии веретено, будто жужелица. Добрая была она тонкопряха —прядет, вроде, не скоро, но споро. Веретено вьется волчком. Не успеет замереть в своем кружении, а она его ухватит да снова крутнет, и так сильно, аж с посвистом. Левой рукой из кудели нитку подоивает. И тянется она за веретеном ровная, будто паутинка. А вплетется клочок кудели или запутается костричка, Евдокия поспевает схватить ее губами либо языком. Веретено снова идет вьюном, тянет за собой нитку-паутинку... И не понять Егорше —то ли она перед ним кра­ суется, то ли всегда такая —больно уж азартная на работу. На лице на­ писано счастье, словно она не работает, а игрой забавляется... Хороша баба! — А что ж мы молчим-то, Егор Иваныч? Аль нам уж и поговорить не о чем? Егорша встрепенулся, поднял голову. Улыбка вышла щедрая, рот до ушей. Усы-метелки встали торчком. Евдокия прыснула, как, бывало, в девках на посиделках. — Ой, Егор Иваныч! В девках-то я была больно смешливая. Ванюш­ ка, кажись, в меня пошел. Вот ведь увидел вас, Егор Иваныч, как есть впервой, а улыбается, сердешный, ровно родному... Боюсь я за него. От­ крытый больно... Втемяшил себе в головушку: хочу быть грамотеем, и все тут... А я чтой-то боюсь... — Правильный парень твой Ванюшка... И что бояться? Грамота еще никому не вредила. — Ой, Егор Иваныч, не скажите! Другой, говорят, грамотей-то на­ читается разных там книжек и в бога перестает веровать. — Брешут все это! Грамота тут ни при чем... — А еще говорят, мол, грамотеи водочкой шибко балуются. Боле, чем мужики. Потому как завсегда при деньгах. — Эх ты, Евдокия, Евдокия, садовая твоя головушка,—глядя ей в 66