Сибирские огни, 1986, № 8
Проводить на крыльцо почетных мастеров вышли все обер-офи церы, отец Василий и петербургский князь. Майор Соколовский по просил священника благословить отъезжающих. Унтера усадили в ко шеву Игнатия и Фаддея, накрыли их медвежьей полостью. Жеребец, почуяв отпущенные вожжи, взял с места наметом. Через мгновение упряжка с почетными седоками скрылась в ночной темени. Топот кон ских копыт да окрики кучера —«Э-е-ей, побойся!» — скоро потонули в кромешной тьме Барабинской слободки. Г Л А В А V I I ВЕЧЕРЯ В СЕМЕЙСТВЕ ЕХЕТОВ Семейетво Ехетов ужинало. На лавке под иконами сидели дед Митроха с тремя внуками-отрока- ми. На скамье, приставленной к столу,—женская чаеть семейства: мать и обе дочери —девки на выданье. Под самой божницей пусто вало место Игнатия. Верховодил за столом дед Митроха. — Дуньша, кулема! Подбери патлы-то. Того гляди, в хлебово падут.,. Младшая внучка, тихая бессловесная девка, испуганно отвела тя желую косу за спину, взглянув на мать. У матери ее, Прасковьи, лицо дряблое, состарившееся до времени. Дуга-морщина началась у самой переносицы, шла через весь лоб, как печать великой душевной муки. — Дедунь, а дедунь! — вдруг подал голосок самый меньшой, Колька. Дед Ехет удивленно зыркнул на внука: — Цыц ты, школяр! Опосля скажешь, ехетство с мошенством! Уже четвертый день ходит Колька в горнозаводскую школу, пости гает грамоту. Столь великое счастье подвалило колокольцевскому семейству нежданно-негаданно: господин управляющий последнее время стал являть особую милость к Колькиному родителю. Колька живет в родном семействе на особом положении, как белая ворона. Даже своей мастью не походит на родичей. У всех Ехетов волосы, что ржаная солома, с медным отливом, а последыш-Колька, будто смо ляной. Как он удался в чужую масть —об этом, случается, и теперь еще шушукаются сузунские бабы. ....Лет одиннадцать тому назад квартировал у Колокольцевых мо лодой приезжий, подмастерье Третьяк,—статный собой, чернявый. В ту пору стала примечать Прасковья, что постоялец глядит на нее шибко ласково. Когда в избе —домашние, прячет глаза, а ежели, случается, никого нету, то без стеснения пялит на нее свои черные зен ки и словами играет. Сказала ему однажды: — Грешно, Лексеич, на венчанную-то бабу так глядеть. Перестань, Христа ради. — Не пужайся, Прося. Грех-то мой! Мне за него и ответ перед богом держать... Поглянулись Прасковье смелые слова молодого бергала. А тут еще с Игнахой неладно вышло — работа с медью у горячего горна забрала у него, мужскую силушку... Это и вовсе подтолкнуло на грех... А очнулась —уж поздно: зачала! Решилась в отчаянии руки на себя наложить, в петлю залезть либо утопиться. Перед смертью надумала покаяться в божьем храме. Отец Василий вознегодовал: — Ты собираешься убить не токмо себя, но и зачатого тобою во чреве!.. Родила сына%а вешнего Николу-чудотворца. Увидел тогда Игнаха чернявого младенца и свои тяжкие сомнения поведал отцу. Дед Ехет разом вскипел, закричал на Игнаху, как на мальчишку, и отругал так, как не ругал ни разу в жизни. С той поры словно надломилась Прасковья. Напиваясь, Игнаха 42
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2