Сибирские огни, 1986, № 8

через плечо. Любовался и злился одновременно. Ну, с чего, спрашива­ ется, вильнула хвостом, с какого квасу за Бояринцева выскочила? Дождалась бы Ивана, поженились бы, Яков Тихонович теперь внучат бы тетешкал. А так — ни богу свечка, ни черту кочерга. Непорядок. Яков Тихонович хлестнул Пентюха концами вожжей, тот недовольно мотнул головой, но шагу не прибавил, словно хотел показать хозяину: не следу­ ет срывать плохое настроение при помощи вожжей. Любава, будто застыв, смотрела вперед остановившимися глазами. Иногда она поднимала руку, поправляла волосы, и Яков Тихонович замечал, как у нее вздрагивают пальцы. Ему хотелось узнать — о чем так глубоко и затаенно думает Любава, но он боялся спугнуть ее неосто­ рожным вопросом и тоже молчал, привычно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к далекому гулу комбайнов. Любава думала о письме. Оно пришло вчера от мужа. Обыкновен­ ный листок из школьной тетрадки в клеточку, а столько боли, столько острых, как иглы, воспоминаний, столько вопросов содержал он в себе, что от тревоги, от ожидания — что же дальше? — впору было задох­ нуться. А решать надо сейчас, ничего не откладывая на потом, времени у нее осталось немного. Виктор Бояринцев писал, что он попадает под амнистию, что за хо­ рошую работу ему сбавляют срок. Если ничего не случится, скоро приедет домой. Заканчивалось письмо коротким, выразительным сло­ вом — ждите. Для Любавы оно дышало зловещей неизвестностью. И все ее существо взрывалось, бунтовало, не хотело; она снова, как в омут, с головой опрокидывалась в прошлое, заново переживала пять лет семейной жизни, и ей хотелось только одного — отчаянным голосом закричать: «Не хочу-у-у!» Любава вздрогнула. Крик нарастал и набу­ хал в ней, готовый вырваться. Боялась, что не сдержится. Но ведь легче после крика не станет. Он не избавит ее от решения одного-единст- венного вопроса: что же дальше? Пентюх, завидев впереди крайние дома деревни, побежал быстрее. У мерина была своя, годами выработанная тактика: чем ближе к ко­ нюшне, тем охотнее он бежал, и наоборот. Яков Тихонович только го­ ловой качал: ну и хитрец, сивый. Колеса зашуршали громче, кошевка стала поскрипывать. Дорога нырнула в лог, выскочила из него, и вот она, Белая речка. Яков Тихо­ нович поднял глаза, наткнулся взглядом на три сухие березки, не удер­ жался и про себя матюкнулся. Никак не мог привыкнуть. До прошлой весны березы здесь стояли живые, зеленели, когда полагается, в срок желтели, зимой одевались в белый иней и в морозном тумане словно плыли впереди деревни. За долгие годы к ним привыкли, Белую речку без берез уже нельзя было представить, как родной дом нельзя представить без знакомого крыльца. Откуда бы ни возвращался, выбе­ решься из лога, глянешь —стоят, всегда нарядные — вот теперь дома. До прошлой весны так было. А весной, в распутицу, забуксовал здесь на своей машине Виктор Бояринцев. Елозил, елозил, выцарапался с разбитой дороги и попер, чтобы не потерять разгон, задним ходом по полю. Хряснул кузовом в березки. А много ли им надо? Тонкие стволы хрустнули, яркая весенняя листва обмакнулась в грязь. Яков Тихонович, помнится, долго ругал Виктора. Жалко было бе­ резок, деревня без них словно осиротела. Отругав, он велел Виктору привезти осенью из колка точно такие же березки и посадить. Виктор сделал, как велели. Но березки не принялись. Стояли после долгой зи­ мы с жалко растопыренными ветками и даже почки не набухли у них, остались съеженными и сухими. Может, примутся, всякий раз, проез­ жая мимо, надеялся Яков Тихонович. Но березки продолжали стоять голыми и серыми, береста отстала и лохматилась, когда дул ветер, она неприютно, сиротливо шуршала. Сейчас, глядя на деревья и продолжая думать о них, Яков Тихоно­ вич вслух сказал: — Пересадить надо будет. Новые из колка привезти. А может, еще примутся, как думаешь? 27